СМЕРТЕЛЬНЫЕ ОПЫТЫ

Эксперименты на животных и на людях

Герберт Штиллер, Маргот Штиллер, Илья Вайс

© Herbert Stiller, Margot Stiller, Ilja Weiss. Tödliche Tests. Experimente mit Tieren und Menschen. München: Hirthammer, 1979. - 113 S.

© Перевод на русский язык: Анна Кюрегян, Центр защиты прав животных "ВИТА", 2015

Постоянная ссылка: http://vita.org.ru/library/philosophy/todlichtests.htm

Слабые упиваются властью над теми, кто еще слабее их. А когда им не разрешают мучить человека или творить произвол, то мучают хотя бы собаку. Карл Ясперс (Karl Jaspers)

Чем сомнительнее ценность, моральное или научное убеждение, тем неприступнее оборона, тем меньше терпимость к критике. Карен Хорни (Karin Horney)

Наука, которая так гордится точностью, в действительности невыносимо запутана. Теодор Лессинг (Theodor Lessing

Авторы

Доктор медицины Герберт Штиллер, врач-специалист в области неврологии, психиатрии и психотерапии, родился в 1923 году в Ганновере, изучал медицину в Геттингене, практиковал в Геттингене, Гронау, Литтенхейде (Швейцария), Ганновере. С 1966 году имеет свою практику как психотерапевт. В 1976 году совместно со своей женой опубликовал исследование "Эксперименты на животных и экспериментаторы" (Tierversuch und Tierexperimentator, Мюнхен, издательство Hirthammer).

Доктор медицины Маргот Штиллер, дипломированный психолог и специалист в области неврологии, психиатрии, психотерапии, родилась в 1926 году в Дессау (герцогство), изучала медицину и психологию в Геттингене, практиковала в Геттингене, Гронау, Винтертуре, Ганновере. Маргот Штиллер умерла в августе 1978 года.

Илья Вайс, журналист, родился в 1953 году в Братиславе (Чехословакия) с 1969 года проживает в ФРГ, с 1973 года является сотрудником многих газет и журналов, которые концентрируют внимание на политике, науке и обществе. Опубликовал множество критических статей об опытах на животных и вопросах, связанных с ними.

Содержание

Крушение в вивисекционной лаборатории?
Очень дорогая замена мышления
Духовно неграмотные
Икра как пища для населения
Проволоки в уши
Подводные шпионы
Опасные монеты
Любители созерцать страдания
Слепота души
Вещи, которые чувствуют

Крушение в вивисекционной лаборатории?

Книга "Эксперименты на животных и экспериментаторы" (Tierversuch und Tierexperimentator), которая вышла в свет в 1976 году, позволила авторам, Герберту и Маргот Штиллер, поставить под вопрос научность опытов на животных и медицины, основанной на них. Также они уделили внимание душевной структуре экспериментаторов.

Последние отреагировали с недовольством: некоторые пренебрежительно назвали книгу "памфлетом" либо "макулатурой", другие судорожно пытались оспорить компетентность авторов. Но ни один из задетых ученых не стал детально останавливаться на аргументах против опытов на животных из этой книги.

Типичным для подобного рода полемики стало высказывание экспериментатора Пауля Лейхаузена (Paul Leyhausen). Он пишет: "Особенно клеветническим и опасным примером компиляции полной и частичной правды, невежества, искажения, подтасовок, абсолютного сумасшествия и дезинформирующего щекотания души является книга Штиллеров… Ее нельзя сбросить со счетов как поверхностную литературу, мне кажется, она в большей степени имеет сигнальную ценность. Борьба организаций в защиту животных сейчас направлена главным образом против определенных форм массового содержания животных, а некоторых гражданских инициатив - против атомной промышленности… Если мы будем бездействовать, то в один прекрасный день может произойти Брокдорф¹ в лаборатории (Wolf H. Weihe: "Das Tier im Experiment", Bern/Stuttgart/Wien).

Лучшего доказательства, свидетельствующего о необходимости и пользы критики в адрес опытов на животных, придумать невозможно.

Вторым доказательством стало то, что в течение двух лет после выхода книги ни у одного экспериментатора так и не хватило мужества сделать публичное разъяснение относительно опытов на животных, и только в 1978 году с нами захотели дискутировать аж шесть вивисекторов.

Стоило бы исследовать вопрос о том, почему экспериментаторы боятся публичных дебатов, ведь они вновь и вновь заверяют, что опыты на животных делаются во благо человека. Возможно, тут они также боятся, что не поняли наше стремление. Мы хотим критического пересмотра сомнительных, устаревших основ естественнонаучно-экспериментальной медицины и соответствующих выводов. Сюда же относятся и опыты на животных.

Поэтому непонятно, почему экспериментаторы обиженно уходят и уклоняются от дискуссии. Диффамации типа "Защитники животных - террористы" или "Противники опытов на животных - психопаты" (так заявили два экспериментатора) больше не помогают.

Столь же мало помогают не относящиеся к теме отговорки, вроде вновь и вновь повторяемого упрека, что вместо заботы о лабораторных животных нам следовало бы подумать о людях. Кто приводит такой аргумент, тот, очевидно, не понимает: опыты на животных отвергаются не в последнюю очередь потому, что они дают неправильную информацию о человеке и таким образом подвергают больных опасности.

Уже получение медицинского образования с многочисленными экспериментами в значительной мере притупляет чувства у будущих медиков. Ибо, как бы мы ни относились к опытам на животных, установлено, что они уменьшают внимание к жизни и снижают чуткость к страданиям других, насущно необходимую именно в медицине.

Университеты в большой мере выпускают не столько врачей, сколько технических работников, которые хоть и знают о физиологических процессах, но неспособны к необходимому для истинного исцеления взаимодействию между врачом и пациентом - "они уединяются в раковине своей биологической модели и низводят пациента до уровня носителя признака, до суммы измеримых фактов", говорит заведующий кафедрой социальной медицины в Университете Бохума профессор доктор Герберт Вифуэс (Herbert Viefhues, DW, 12 февраля 1979). Поэтому неудивительно, что традиционная медицина со своей естественнонаучно-экспериментальной основой оказывается бессильна перед такими бичами современности как сердечно-сосудистые и онкологические заболевания: она не предлагает лечения, направленного на исток болезни, и имеет дело только с симптомами.

Одну из важнейших причин этой отрицательной тенденции мы видим в прямо-таки магическом убеждении: страданий, болезней и смертей можно избежать, если подвергнуть животных всему тому, перед чем люди испытывают тайный и бессознательный страх.

Мы ничего не имеем против естествознания до тех пор, пока его используют осмысленно. Но мы против распространенной в наши дни абсолютизации естественнонаучной медицины и ее монополии в здравоохранении. При попытке понять такие явления как жизнь, здоровье и болезни естествознание может быть лишь одним их многих методов - для целостного понимания человека и его страданий требуются другие методы.

Агрессивная реакция экспериментатором на психологическую часть исследования "Эксперименты на животных и экспериментаторы" показывает, что медики с естественнонаучно-экспериментальным ориентиром либо не понимают психологических аспектов, либо не хотят их принимать к сведению. С целью избежать недоразумений и предотвратить неправильное понимание, нам бы хотелось в очередной раз указать на то, что здесь речь не идет о личных нападках - напротив, мы пытаемся прояснить, какие психические факторы влияют на опыты с животными. Жаль, что так много медиков с ориентиром на естествознание оказываются не готовы к самопознанию и самокритике.

С другой стороны, медицина ни в коей мере не ограничивается опытами на животных. Напротив, множество врачей критиковали их, а в прошлом году возникло даже объединение "Врачи против экспериментов на животных" (Ärzte gegen Tierversuche, абонементный ящик 55 01 44, 6000 Франкфурт 55), которое в том числе хочет воздействовать на законодательство с целью запрета опытов.

В заключение отметим трехсерийную передачу Хорста Штерна (Horst Stern) "Животные в фармацевтических исследованиях" (Tiere in der Pharmaforschung). Он пробовал развенчать психологическую часть труда "Эксперименты на животных и экспериментаторы", но был вынужден признать в дискуссии о своем фильме, что одни только съемки в вивисекционной лаборатории изменили его психологически. Таким образом, Штерн привел дополнительное доказательство правильности нашего исследования.

Пример с Хорстом Штерном - не единичен. Мы знаем множество людей, которым одно только знание об опытах на животных омрачает жизнь. Одни предлагали самих себя в качестве объекта исследования, другие были настолько разочарованы, что совершали самоубийство, а некоторые медики, а также студенты, которым приходилось иметь дело с опытами на животных, меняли профессию и профиль обучения. Может ли медицина, призванная все же помогать, отказаться от них?

Поскольку тема эта очень сложна, мы продолжим наши труды, направленные на критическое рассмотрение опытов на животных. Настоящая книга также имеет целью повлечь за собой конструктивную и открытую дискуссию. Она не претендует на полноту, потому что из соображений ограниченности пространства мы могли принять во внимание только небольшую часть имеющихся в наличии материалов. Чтобы упростить чтение, мы сознательно отказались от разных вспомогательных публицистических средств, таких как таблицы и диаграммы. Книга не обязательно должна убедить каждого - работа бывает оправданной уже тогда, когда она заставляет задуматься.

Авторы

Очень дорогая замена мышления

Современная медицина напоминает огромный шахтный ствол, в котором пациент как человек исчез. Эта технология - ошибочный путь. Некоторые успехи уже не могут скрыть того, что количество больных растет, продолжительность жизни снова падает, а болезни цивилизации приобретают характер пандемии. Но именно перед болезнями цивилизации, так же как перед психосоматическими и душевными страданиями, составляющими около 90% всех болезней, традиционная медицина бессильна. Она не может предложить лечения, направленного на истоки. Если мы возьмем болезни сердечно-сосудистой системы, инфаркты, рак, диабет, повреждения печени, ревматизм или психические нарушения, то по всем этим болезням сегодняшняя ситуация окажется хуже, чем 50 лет назад. Потому что традиционные медицинские исследования ищут причины болезней не там, где они возникают, например, в психике, окружающей среде или среди социальных факторов, а там, где они могут сохранить естественнонаучный характер, где, по мнению ученых, можно преуспеть с помощью опытов на животных.

Нас беспокоит распространенное среди врачей и ученых хладнокровное, безразличное отношение к больным - его называют "вещественным". Мы знаем многочисленных пациентов, которые разочарованы традиционной медициной, которые чувствуют себя брошенными на произвол судьбы при недостатке беседы и понимания. Медицина разочаровывает и многих студентов-медиков. Они сожалеют, что им приходится делать ненужные опыты на животных и против своей воли убивать животных. Указывается даже, что на практике медику не требуется 90% от изученного, а 90% нужного не изучается ("Здоровая медицина" - Gesunde Medizin, #5, 1978).

Всеобщее недовольство медициной происходит в том числе из механико-экспериментальной установки, из примитивного позитивизма современной медицины. Естественнонаучная медицина пытается исключить эмоции и духовную жизнь. А именно опыты на животных уменьшают внимание к жизни. И экспериментальная установка отражается на человеческой медицине. Невнимание к чувствам и негуманность, присущие современному медицинскому образованию с его верностью науке и власти, могут привести к жестокости к пациентам плюс уничтожить уважение к жизни и чуткость к страданиям других. Человек лишается человечности. Пациент становится всего лишь объектом, которым врач завладевает с помощью безличных методов и аппаратов. Поскольку медики лечат только симптомы, но неспособны одолеть страдания, обременительное сострадание оказывается вытесненным. Чтобы была заметна брешь, врач заполняет ее эквивалентом, техническими манипуляциями.

Неприятные чувства по отношению к медицине сейчас распространены повсеместно, однако медики не ищут глубинных причин тому. Врачи остаются на поверхности, в рамках экспериментальной ситуации, отметающей душевные факторы - этому они научились в ходе одностороннего образования. Хорошим примером служит инфаркт миокарда: традиционная медицина ищет причины в организме, а число заболевших все растет. Если в 1952 году от сердечной недостаточности умерло лишь 25700 человек, то в 1977 году этот показатель равнялся уже 139000 - рост составил 441 процент (DW, 1.2. 1979). Следовало бы обращать внимание на психические факторы и противодействовать болезни до того, как она проявится физически.
Медики с естественнонаучной установкой без конца утверждают, что прогресс возможен только через опыты на животных. Но по сей день доказательств в пользу этого нет. А контраргументов - достаточно.

Современная медицина будит обманчивую надежду на то, что с помощью медикаментов и операций можно ликвидировать все болезни. Но более качественным методам лечения внимания не уделяется. Медицина уже в течение 150 лет работает экспериментально и с малым успехом. Только 30% болезней на сегодняшний день поддаются терапии, но неизлечимы (Хёхст АГ - Hoechst AG, Nov. 1977). Кроме того, все чаще становится известно о разных нарушениях вследствие приема лекарств, порой со смертельным исходом. Животные реагируют на лекарства совсем не так, как люди.

Как указывают фармакологи А. Львов (A. Lwoff) и В. Клаус (W. Klaus), примерно 25 % пациентов, получающих лечение в больницах, страдают из-за последствий приема лекарств (Niedersächs. Arzteblatt, 14/1971). Согласно Немецкому конгрессу терапевтов (Wiesbaden, 1976), медикаменты вызывают 6% всех болезней со смертельным исходом, 25% всех органических заболеваний, 61% всех врожденных уродств и аж 86% мертворождений (MMW, 34/1969). И это несмотря на то, что каждый медикамент проверяют с помощью животных на переносимость и безопасность.

Как всегда, официальная медицина реагирует на подобные неприятные ситуации еще большим количеством опытов на животных. Так, здание центральной лаборатории (стоимостью в 25 миллионов дойчмарок) стало одним из первых законченных строений Ганноверского Медицинского института, сооруженных в 1968 году. При этом до сих пор в столице Нижней Саксонии отсутствуют средства для насущно необходимой детской больницы, так называемой тройки.

Опыты на животных не только ненадежны, но и жестоки. Вот некоторые примеры того, что происходит в лабораториях. В ноябре 1975 года из парижского Института Маре, занимающегося болевыми исследованиями, похитили двух умирающих с голоду кошек. Поскольку этих животных не предполагалось использовать для дальнейших экспериментов, их просто небрежно бросили и оставили без пищи. По оценкам ветеринара, они страдали уже 30-40 дней. Они были слишком слабы, чтобы их можно было спасти, поэтому осталось только их усыпить. В экспериментах их прикрепляли к стереотактическому аппарату, обездвиживали с помощью кураре, а воздух им вдували искусственным путем. Яд кураре парализует тело, но не устраняет чувствительность к боли и не отключает сознание. При такой подготовке на животных можно проводить самые болезненные опыты, при этом они не обороняются и никак не выражают боль.

Как сообщает голландский анестезиолог профессор Смальхоуд (Smalhoud, NDR, 16 ноября 1976), однажды пациенту перед операцией по халатности ввели кураре и таким образом обеспечили только иммобилизацию. Пациент умер - не от операции, самой по себе легкой, а от страшной боли и психического шока.

В декабре 1975 года защитники животных похитили из Центра нейрофизиологических исследований в Жиф-сюр-Иветт под Парижем девять кошек. У животных оказались удалены части крыши черепа, и им в мозг были имплантированы электроды для вызывания эпилептических припадков. Из-под вцементированных аппаратов сочился гной и тек в глаза. Кошки пробовали сорвать с головы аппарат, но им не хватало сил.

Аналогичные опыты делал Курт Шмальбах (Kurt Schmalbach) в университетской клинике Гамбург-Эппендорф. Одна свидетельница рассказала нам, как кошки сидели в маленьких клетках - с кровоточащими лапами и ранами на голове. Во время припадков они резко падали на заднюю стенку. Приемник регистрировал все их движения. Благодаря этим исследованиям, Шмальбах в 1954 году получил докторскую степень (Kurt Schmalbach: "Experimentelle Untersuchungen Über epileptische Reaktionen", Heidelberg, 1968). Опыты с кошками он проводил вплоть до своей смерти в 1976 году. Так происходит часто: молодой ученый производит какие-то совершенно не переносимые на человека опыты с животными и повторяет их с незначительными изменениями всю жизнь. Потом в своих работах он ссылается на сотни аналогичных экспериментальных трудов. И наверняка есть как минимум столько же идентичных работ, о которых он даже не знает.

В большинстве публикаций об экспериментах имеется множество ссылок на литературу, иногда их сотни. Даже специалисты вряд ли способны хотя бы просмотреть такое количество публикаций. Каждый год одних только медицинских журналов выходит 7000, а количество печатных страниц в них составляет от 60 до 70 миллионов (Medical Tribune, 16/1975). Больше половины составляют повторы. Врачебный журнал Selecta (31/1975) пишет: "Научные публикации, число которых стало необозримым, за своими претензиями на объективность часто скрывают только двойную работу, переливание из пустого в порожнее или полный нонсенс". А. Кон (A. Kohn) с презрением указывает на следующее: "Мышь это такое животное, которое всегда обеспечивает тему для диссертации, если его убить в достаточном количестве и в тщательно контролируемых условиях (Praxis-Kurier, 22/1971). Так современные экспериментальные лаборатории превратились в кузницу ученых званий.

Особой любовью пользуется экспериментирование с нервной системой. Возможно, причина заключается в том, что она кажется такой непонятной, столь трудно постижима и легко обеспечивает исследовательские гранты - как и в случае с онкологическими исследованиями. Но что делают эти ученые, и каких успехов они добились? Уже более 50 лет они изучают центральную нервную систему. Они раздражают ее электричеством, жаром, холодом или болью. Ответом всегда является электрическая кривая. Одно и то же в течение 50 лет. А что мы знаем о боли? Все равно, что ничего. Боль - это явление психосоматическое, и ее нельзя понять только естественнонаучно-экспериментальным путем. Стремление объяснить боль исходя из хода электрической кривой столь же наивно, как попытка судить о смысле напечатанного предложения на иностранном языке по тому, из чего сделана типографская краска.

Нью-Йоркский музей естествознания с 1961 года проводит "научные исследования", посвященные половым механизмам у кошек. Ставится задача проверить реакции животных, которых подвергают сильным мучениям. Кошкам удаляют глаза, разрушают органы слуха и обоняния.

Некоторых котов зажимали на штативе так, что они не могли двигаться. Затем в ходе так называемого "терминального электрофизиологического эксперимента" им раздражали пенис до тех пор, пока они не умирали. Другим котам пенис перетягивали с помощью волосяной петли или ниток - в результате некоторые животные умирали от блокировки мочи. В других опытах котов сводили с кошками, после того как им были удалены хирургическим путем пенисные нервы. Экспериментаторы установили, что животные не могли совершить половой акт (Science, 10 октября 1976).

Другие "ученые" даже пришли к ошеломляющему открытию, что зафиксированные коты, не получившие обезболивания, издают крики боли, когда им раздавливают яички (International Herald Tribune, 23 августа 1976). В Нью-Йорке животным не только удаляли органы чувств, но и разрушали части мозга. А потом проверяли, осталась ли у животных способность к совершению полового акта. Все это происходило "в тщательно контролируемых условиях", в течение 15 лет и американский департамент здравоохранения выделил на такие опыты полмиллиона долларов.

Все жестокие и бессмысленные опыты на животных происходят за закрытыми дверями. Посторонним туда попасть невозможно. Лаборатории закрыты, и зачастую по внешнему виду их распознать невозможно. Поэтому о происходящем там чаще всего становится известно случайно. Но неправомерное использование силы, как известно, порождает завесу секретности. Именно экспериментаторы тщательно следят за тем, чтобы шокирующие опыты не стали достоянием гласности. Ни один глава государства не признается в пытках, и ни один экспериментатор - в жестоких опытах на животных.

Столь распространенное заявление, что лучше беспокоиться о людях, а не о животных, - это чаще всего не более чем тенденциозный уход. Потому что с мучений животных начинается негуманность медицины, а для достижения каких-либо изменений надо бороться с истоками. Жестокость к животным невозможно отделить от жестокости к людям, потому что она не связана с жертвой, она входит в структуру личности совершающего его, является его характерной чертой.

В 1976 году советский судебный психиатр Ксения Семёнова исследовала четырёх 14-летних мальчиков, которые убили сокамерника - своего ровесника. Все четверо признались, что на свободе им доставляло удовольствие топить кошек и вешать собак. Также К. А. Семёнова сообщает о двух студентах-медиках, которые смеялись над проснувшейся во время операции собакой с выпадающими внутренностями. Советский хирург А. И. Генералов считает по этому поводу: "Каждый человек, которому доставляет радость мучить животных, представляет социальную опасность, потому что рано или поздно объектами его жестокости станут люди" (Animalia, 11/1976). Французский зоолог и эколог Жан Дорст (Jean Dorst) пишет: "Недостаток уважения к животному, как и недостаток уважения к живой природе в целом, всего лишь выражает недостаточное душевное развитие, которое ведет к такому же неуважению к человеку".

Хотя опыты на животных все время упрямо отстаиваются, через них нельзя сделать никаких полезных открытий для человеческой медицины. В качестве главного аргумента в пользу экспериментов часто приводят победу над инфекционными заболеваниями. Но доказано, что открытия Р. Коха и Л. Пастера повлияли на кривую смертности минимально. Согласно физиологу Гансу Шефферу (Hans Schaefer), повышение продолжительности жизни в наибольшей степени связано со всеобщими гигиеническими мерами, введенными в индустриальном обществе ("Folgen der Zivilisation", Франкфурт, 1974). С 1972 года продолжительность жизни опять начала падать - предположительно, потому что растущее загрязнение окружающей среды в своем действии оказалось сильнее гигиены. Кроме того, невзирая на увеличивающееся количество опытов на животных, инфекционные заболевания вновь оказались на подъеме, и они распространяются там, где пренебрегают гигиеной.

Так, в начале 1979 года в Неаполе во время вирусной эпидемии умерли 79 детей. Но опыты на животных не помогли справиться с вирусом: истинными причинами детской смертности были грязь и нужда. Потому что в Неаполе и его окрестностях более 200 тысяч людей находятся за чертой прожиточного минимума. Их квартиры и дома сырые, без окон, в них нет ни водопровода, ни вывоза мусора. По мнению итальянского писателя Доменико Ри, "то, что дети здесь массово умирают, не удивляет никого. Удивительно то, что некоторые остаются живы" (Domenico Rea, FR, 13 февраля 1979).

В качестве второго аргумента за опыты с животными всегда приводят вакцинацию. Но вакцины, разработанные с помощью животных или на животных культурах тканей, всегда причиняли серьезных вред здоровью и даже убивали. Вакцины не наносили ущерба только тогда, когда их разрабатывали при помощи культур человеческих клеток. Вопреки распространенному мнению, опыты на животных не внесли большого вклада в благополучие людей. Напротив, заболеваемость сейчас в 5 раз выше, чем 50 лет назад (F. Hoff: "Moderne Medizin und Gesunde Lebensfuhrung", Мюнхен, 1967).

Опыты на животных не предсказали отрицательных побочных эффектов либо врожденных нарушений от лекарств - достаточно вспомнить о катастрофе с контерганом. Вновь и вновь фармацевтическая промышленность изымает с рынка медикаменты, потому что они оказывают на людей отрицательное действие, не наблюдавшееся при работе с животными. Например, так произошло с 38 препаратами, содержащими клофибрат - они стали причиной множества смертей среди сердечников. Уже неоднократно производители лекарств выплачивали жертвам медикаментов компенсацию за причиненный ущерб. Недавно это пришлось делать дочернему предприятию швейцарского концерна "Сиба-Гейги" (Ciba-Geigy), когда в Японии их якобы безопасное лекарство от диареи мексаформ (распространявшееся и в Европе) вызвало паралич одной стороны тела.

Пожалуй, лучшим доказательством бессмысленности и вреда опытов на животных служат многочисленные фармацевтические аферы. Сколько еще людей должны погибнуть, чтобы, наконец, наступило понимание того, что животные отличаются от людей в анатомическом, физиологическом, биохимическом, метаболическом, биоритмическом, психическом, интеллектуальном и социальном отношениях? Поэтому результаты опытов на животных применительно к человеку не репрезентативны и часто даже сбивают с толку. Тот, кто поднимает опыты на животных до уровня проверки лекарств на безопасность - а это сегодня общепринято - тот либо совершенно не понимает сути вещей, либо на самом деле преследует совершенно иные цели.

Вновь и вновь преподносимые как научное достижение стандартизированные беспатогенные животные и гнотобиотические животные не воспроизводят даже реакций животных - что уж говорить о человеке. У лабораторных животных уже появляется потомство с дефектами, если им добавлять в корм небольшие количества поваренной соли или кофеина. Как известно, человеку не вредит ни то, ни другое. Кроме того, как нам сказал старший ассистент одного центрального института лабораторных животных, специфицированные беспатогенные животные и гнотобиотические животные часто прибывают мертвыми на пункт назначения. Их сопротивляемость очень сильно снижена, и они реагируют нестандартно даже на безобидные микроорганизмы. Как указывает фармаколог Г. Кинле (G. Kienle), сопротивляемость гораздо важнее, чем заселенность бактериями. Излечение может быть только активным самоизлечением, самоизлечения пассивного не бывает. Сопротивляемость организма важнее для здоровья, чем медикаменты, которые в лучшем случае оказывают поддержку, но могут и навредить.

Также примечательно, что плацебо (препарат-пустышка) может помочь больше, чем лекарство, и это было подтверждено статистически. В ходе неоднократных исследований выяснилось, что настрой врача оказывается важнее, чем действие медикамента. Исследователи, практиковавшие чуткое обращение вкупе с назначением пустышки, добивались гораздо более благотворного действия, в то время как исследователи с рационалистичным, экспериментальным подходом достигали гораздо менее заметных результатов, или же вообще ничего не получали, несмотря на назначенные лекарства (G. Kienle: "Arztneimittelsicherheit und Gessellschaft", Stuttgart/New York, 1974).

Согласно фармакологу Г. Кинле и физиологу Г. Гензелю (H. Hensel), опыты на животных не пригодны для проверки безопасности и эффективности лекарств (Dt. Ärzteblatt, 28/1977). Гензель даже считает, что в случае с опытами на животных ситуация опаснее, чем в лотерее. Таким образом, они неправомочны с точки зрения науки. Использование их результатов применительно к человеку основывается на недоказанных точках зрения.

С позиции факторного анализа перенос результатов опытов на человека невозможен. Факторный анализ изучает суть отдельных факторов. Для этого необходима проверка статистической достоверности и значимости. Проверка действительности выясняет, измеряет ли исследование то, что необходимо измерить, а проверка достоверности задает вопрос, аналогична ли группа, на которой разработали метод исследования, той группе, где будут применять результат. Однако животные не являются репрезентативной группой для человека. Поэтому опыты на животных не обладают статистической действительностью и не могут быть перенесены на человека. Ведь нельзя разрабатывать тест для выявления физического и умственного развития ребенка, необходимого для начала школьного образования, на взрослых.

Активно продвигаемые требования проводить больше опытов на животных и с использованием большего количества видов не решат проблему, а создадут еще больше путаницы. Потому что, если посмотреть на растущее число экспериментов, то все проблемы должны были бы уже давно быть решены. В одной только Великобритании, единственной стране, где ведется статистический учет опытов на животных, их число за прошедшие 50 лет возросло с 70 тысяч до 5,6 миллионов в год. В ФРГ, где эксперименты на животных необходимо регистрировать, но точные цифры узнать нельзя, число подопытных животных, используемых ежегодно, оценивается примерно в 15 миллионов.

Требование проводить больше экспериментов - это всего лишь отвлечение и защита. Их воплощение привело бы только к непомерному увеличению стоимости, но на надежность лекарств не повлияло бы никак. Кинле даже считает, что такая проверка лекарств может представлять опасность для людей и указывает: "Большое количество отрицательных побочных эффектов у вновь разработанных лекарств должно было бы послужить поводом для исследования того, не является ли этот рост следствием опытов на животных" (там же, с. 84).

Обращает на себя внимание то, что медикаменты с серьезными побочными эффектами, такие как контерган, меноцил, хлорамфеникол, практолол, амидонал, мексаформ относятся к тем, которые подвергались самой тщательной проверке на животных. Точно так же бросается в глаза тот факт, что у людей к катастрофам приводили всегда химические моносубстанции. Надежные препараты появились, благодаря опыту, благодаря наблюдениям за больными. Зато почти все крупные фармацевтические трагедии и осложнения объясняются переоценкой естественнонаучной теории и экспериментами на животных. Потому что без свидетельств опытов на животных все эти медикаменты не попали бы на рынок.

Согласно физиологу Г. Гензелю, эксперименты на животных не могут более быть основанием для построения гипотез (G. Büttner/H. Hensel: "Biologische Medizin", Heidelberg, 1977). Но гипотезы - это всего лишь предсказания. Поэтому опыты на животных не дают достоверных свидетельств, относящихся к человеку. В настоящее время нет вообще никакой возможности научно обоснованного прогноза. Отбор медикаментов на основании токсикологических опытов с животными может происходить только интуитивным путем. Опыты на животных, которые призваны свидетельствовать об эффективности вещества для человека, выполняют только функцию алиби. Они создают иллюзию перед общественностью - особенно врачами и пациентами - того, что лекарство надежно, хотя на самом деле предполагать это ни в коей мере нельзя. (G. Kienle/R. Burkhardt/W. Knipping: "Der Wert tierexperimenteller Untersuchungen für die Beurteilung von Arztneimitteln", "Fortschritte der Medizin", 8/9/12/1976). Таким образом, от опасности отмахнуться невозможно, и очередная фармацевтическая катастрофа запрограммирована в действующем законодательстве, связанном с лекарствами (телеграмма, 7/1978).

Кто считает, что медициной можно заниматься так же, как физикой и химией, тот застрял в примитивном позитивизме. И именно этот наивный позитивизм в медицине виновен в том, что она сбилась с пути. Люди оказываются для фармакологии физиологическими объектами, и на них она производит измерения и наблюдения - как на животных. Специфические, индивидуальные реакции и формы поведения человека остаются на периферии, потому что они нарушили бы систему измерений и наблюдений. Но медицинская дисциплина, которая позиционирует себя как чистое естествознание, которая не пробует отдать должное многоплановости человеческой сущности, - это удел XIX века (Кинле). Кто считает, что из опытов на животных можно сделать выводы для человека, тот действует на основе эмоциональной, неразумной оценки - то есть, на основе мистики. Опыты на животных в лучшем случае выполняют функцию алиби и непозволительны даже в соответствии с действующим недостаточным зоозащитным законодательством. Потому что… "разрешение можно давать только тогда…, когда для профилактики или диагностики или лечения болезни у человека и животных обязательны исследования на человеке и животных" (Г. Гензель), а в случае с опытами на животных это не так.

В экспериментах на животных не только нет необходимости, они могут навредить. Потому что они создают у врача и пациента ложную уверенность и склоняют к неправильному лечению. И встает вопрос о том, что, может быть, необходимы опыты на людях. Это очень важная проблема. Вопрос не в том, следует ли испытывать лекарства на людях. Они на людях тестируются, просто никто не признает этого. Ибо требование доказать эффективность заключает в себе требование проводить опыты на человеке. Кроме того, законы о медикаментах предписывают их проверку на людях.

Проверить эффективность лекарства, то есть, ответить на вопрос, помогает ли медикамент (или как минимум уменьшает ли он симптомы) можно только у больничной койки. Даже фармацевтический гигант Хёхст (Hoechst) признал в рекламе, что эффективность можно тестировать только на больных людях (Welt am Sonntag, 19 декабря 1976). Из действия лекарства на животное, то есть, измеримого изменения в организме, ни в коей мере нельзя судить об эффективности, то есть, уменьшении или спаде болезни у человека.

Следует четко понимать, что, вне зависимости от проведения или не проведения опытов на животных, человек, то есть пациент в любом случае остается объектом исследования. Поэтому, безусловно, необходим тщательный, длительный клинический контроль за пациентами, получающими лекарственное лечение. Это должно выполняться посредством клинической фармакологии и эпидемиологии - но у нас они развиты слабо.
В ФРГ на рынке присутствует около 60 тысяч лекарств. Ни один врач в действительности не может детально изучить больше 200 разных препаратов. Самих по себе препаратов (незаменимых лекарств) - всего около 200, 99% медикаментов являются комбинированными препаратами. Потребительский обман заметен и в случае с лекарствами.

Через опыты на животных о человеке мы не узнаем ничего. Но все, что мы уже знаем о человеке, что было установлено посредством тщательных клинических наблюдений, можно суммировать, обрабатывать и потом целенаправленно использовать при помощи компьютера. Компьютер имеет преимущество, заключающееся в том, что он работает с информацией о человеке, то есть, пригодной для пациентов. И уже существует электронный мозг, который может быть креативным, который не только хранит информацию, но также подвергает ее рациональной обработке. Карл Штайнбух придерживается следующего мнения: "Многие проблемы, которые раньше исследовались через трудоемкие эксперименты, в будущем будут решаться посредством моделирования на компьютере" (Karl Steinbuch, "Falsch programmiert", Stuttgart, 1968).

Опыты на животных всего лишь являют собой неправильную альтернативу, потому что на человеке исследования нельзя было проводить. Это всего лишь замена исследований человека. Но людей изучают, наблюдают и лечат на протяжении веков. Результаты имеются в изобилии, их больше, чем для каждого животного. Человек - это самый исследованный вид (доктор Дитрих Хентшлер - Dr. Dietrich Hentschler, фармаколог, в книге Hans Schaefer, см. выше, с. 48). На обработку и введение в действие этого в значительной мере невостребованного материала требуется время. Но это даст больше, чем самые совершенные опыты на животных.

Медицина добилась бы гораздо более значительных успехов, если бы не прибегала к опытам на животных. Они представляют собой всего лишь замену мышления. В течение 150 лет фундаментальных исследований на животных изучают все, что только возможно. Но уже давно ничего существенного не открывают. Однако работа эта продолжается, и денег на нее тратится все больше. Вместе с тем, на развитие психосоматической медицины, на помощь наркоманам, на клиническую фармакологию, на эпидемиологию, на реабилитацию, на производственную и социальную медицину не хватает средств и специалистов.

Большую часть опытов на животных медицина проводит для исследования онкологических и сердечно-сосудистых заболеваний. Так, сегодня делается все больше и больше опытов с курением, хотя уже давно известно, что курение, среди прочего, приводит к раку легких. Рак является, пожалуй, самым позорным аргументом сторонников экспериментов на животных. Он, как и смерть, вызывает у людей сильный страх и заставляет хвататься за любую соломинку или даже вышибать клин клином. Сейчас многие ученые не знают, от чего скорее умирают больные с раком - от самой болезни или от лечения. Как считают швейцарские исследователи Ильлигер (H.-J. Illiger) и Збинден (G. Zbinden), опыты на животных не отражают человеческой ситуации (Bayer-Kongressdienst, 37/1974). У животных рак происходит иначе, нежели у человека. На животных было проверено более 300 тысяч химических веществ, 6000 противораковых лекарств прошли тестирование успешно, но для человека все они оказались неэффективными. В октябре 1976 года П. Александр (P. Alexander), английский специалист в области онкологии заявил на пресс-конференции в Лондоне: "Мы идем по неправильному пути. Мышь это не человек".

Вместо того, чтобы заняться уже давно подозреваемыми причинами рака (например, радиоактивное заражение, неправильное питание, загрязнение окружающей среды и т.д.), медицина продолжает делать эксперименты на животных. Результаты оказываются равны нулю. В прошлом году США объявили проигранной "войну против рака", которая была объявлена еще президентом Джонсоном. Она обошлась налогоплательщикам в три миллиарда долларов, но ничего не принесла (Ges. Medizin 7/1978). При этом использовались миллионы подопытных животных.

Вирусолог Х. цур Хаузен (H. zur Hausen) полагает: "Онкологическим исследованиям надо бы отойти от стадии одних только опытов на животных и произвести давно уже необходимый переход от мышей к людям" (HAZ, 8 февраля 1976). А еще 50 лет назад "Schweizer Medizinische Wochenschrift" писал: "Мышиная карцинома, с которой прежде всего проводятся эксперименты, не дает никаких результатов для человеческого рака" (50/1925). Тем не менее, эксперименты продолжаются, и сегодня их больше, чем когда-либо.

Также тревогу вызывают пересадки органов, основывающиеся на работе с животными. При всякой пересадке органов речь идет о серьезном и грубом вмешательстве в очень специфическую и совершенно непознанную структуру, и оно представляет собой колоссальную физическую и психическую нагрузку. Пациенты с имплантатами заболевают раком в 100-140 раз чаще, чем население в среднем, а повышенную в течение всей жизни восприимчивость к инфекционным заболеваниям им приходится ежедневно подавлять большим количеством медикаментов, что, в свою очередь, дальше наносит вред организму (Selecta, 17/1972). Кроме того, часто наблюдаются изменения в крови и сосудах, разрушение костей, повреждение сетчатки и мозга. Не говоря уж о том, что в течение короткого времени пересаженный орган заболевает так же, как и удаленный. Это происходит, с сердцами от молодых доноров, пересаженными старым пациентам - в них быстро развивается атеросклероз. Пациентам с донорской почкой также во многих случаях требуются повторные операции (Dr. Ärzteblat, 47/1976).

Чтобы перенести операцию по пересадке органов, надо быть очень здоровым человеком. Но, как часто указывается, ее порой делают чуть ли не обреченным пациентам. В целом вопрос о том, а спасают ли вообще эти операции жизнь, очень спорен. Во всяком случае, до сих пор нет никакого статистического исследования того, живут ли, к примеру, пациенты с пересаженным сердцем дольше, чем отказавшиеся от операции.

О серьезной опасности, связанной с пересадками органов, бывают недостаточно информированы не только пациенты, но и врачи. Огласке предают только временный успех, а серьезные последствия умалчиваются. Кроме того, следует задуматься над тем, а правилен ли девиз современной медицины - продлить жизнь любой ценой. Неслучайно сегодня высказываются требования эвтаназии, достойной смерти. Сам Кристиан Барнард, южноафриканский хирург, в конце концов сознался, что занимался неправильной медициной: "Я пытался спасать жизнь моих пациентов только потому, что не хотел признавать свое поражение" (FAZ, 7 марта 1979).

Отсутствие в естественнонаучно-экспериментальной медицине целостного понимания причин болезни, непризнание ею психосоматических болезней и отсутствие адекватного подхода к ним часто приводят к "эффекту открытой двери": пациент обращается к врачу с одной проблемой, уходит от него с другой и опять идет в больницу: конвейерная медицина. Тому, кто в нее раз попал, выбраться сложно.

Критики современной науки уже в течение многих десятилетий предупреждают о последствиях технократической экспериментальной медицины. Она оставляет больного один на один с его страданиями, потому что лишь малая часть врачей способна к настоящим взаимоотношениям "врач - пациент", и это при том, что более чем в 60% всех болезней решающими факторами оказываются психосоматические. Совершенно очевидно, что опыты на животных ничего не дадут для профилактики или изучения этих болезней: анализировать человеческие психические факторы на животных есть чистой воды бессмыслица. В конце концов, с пациентами можно говорить, с подопытными животными - нет.

Как указывает психиатр Ф. Лабхардт (F. Labhardt), официальная медицина занимается только одним процентом всех заболеваний и пренебрегает оставшимися 99% (Silser Studienwoche, сентябрь 1975). Университеты имеют дело только с теми болезнями, с которыми они надеются добиться успехов экспериментальным путем. Для этой небольшой части болезней один только Медицинский университет Ганновера ежегодно проводит 30 тысяч опытов на животных. Примечательно, что в этом университете, где ежедневно 82 исследовательские группы проводят около 120 опытов на животных, стоимость койко-места в день составляет 480 дойчмарок (Dt. Ärzteblatt, 17/1975).

Та естественнонаучно-аналитическая постановка вопроса, которая господствует в медицине, не соответствует происходящему в жизни. К. Кетшау (K. Kötschau) пишет: "Мы живем в мире соблазнительных, но лживых точек зрения, которые, получив гриф науки, внушают нам, что мы служим прогрессу (Dt. Ärzteblatt, 6/1977). Вместе с тем, прогресса в медицине можно достичь только через анализ истоков здоровья, а не через новые результаты научно-технических мероприятий. Медицина завязла в измерениях и краткосрочных мероприятиях, она занимается только симптомами болезни, но не человеком.

Как указывает теоретик науки А. М. К. Мюллер (A. M. K. Müller), естественнонаучная медицина не добивается успешного лечения, потому что острые нарушения оказываются загнаны вглубь посредством операций и медикаментов. Так из острых болезней получаются хронические, и их надеются победить теми сомнительными методами, которые были разработаны через опыты на животных. Вместо того, чтобы задуматься над гибельным развитием медицины, ученые продолжают пробовать все возможное на животных. Вместо того, чтобы понять способы предотвращения, люди взывают к трансплантологам с их запасными частями. Это может иметь ужасные последствия: в 1978 году в США было сделано 2 миллиона ненужных операций. В результате этих вмешательств умерло более 10 тысяч пациентов (International Herald Tribune, 28 декабря 1978).

Современная медицина слишком мало ориентируется на лечебную практику. В центре ее интересов стоят серьезные драматические заболевания. Она пренебрегает хроническими болезнями цивилизации и психосоматическими проблемами, с которыми практикующим врачам приходится иметь дело чаще всего. Важные для этих болезней социальные, психические и биографические факторы остаются без внимания. И это при том, что почти на каждом втором койко-месте лежит пациент, который заболел вследствие переедания, курения или алкоголя (Ges. Medizin, 2/1979). Вместе с тем, болезнь - это не просто техническое нарушение в организме - а медицина, по-видимому, до сих пор считает так. Пожалуй, опыты на животных являются очевидным признаком того, что до сих пор медицина понимает болезнь совершенно устаревшим образом.

Односторонняя естественнонаучная установка мышления затуманивает взгляд на реальность. Современная медицина напоминает судорожные попытки преобразовать реальность на усмотрение человека. Человек не хочет умирать и поэтому делает опыты на животных. Он обрекает животных на смерть, используя их в качестве магической замены, и верит, что тем самым чего-то достиг. Человек не хочет больше стареть и для этого делает опыты на животных. Ради одной только бессмысленной борьбы со старостью и смертью были убиты миллионы животных и растранжирены миллионы средств налогоплательщиков. Речь здесь не идет о том, чтобы жить дольше и более осмысленно. Опыты на животных тут точно не помогут.

Духовно неграмотные

Медицина не является наукой, естествознанием и наукой о душе (П. Лют - P. Lüth). Она опустилась до техники, которая хочет влиять на процессы, происходящие в организме, и управлять ими. Она пробует технически овладеть симптомами болезни. Естественнонаучная установка, направленная лишь на материальное, способствовала тому, что духовное, религиозное, трансцедентальное оказалось потеряно. Отсечение абсолютных ценностей относительными, измеримыми и реальными, способствовало распространению страха, депрессии и наркомании, насилия и жестокости, невротизации человека.

При материалистической установке духовное и религиозное вытеснить нельзя -вместо этого происходит поиск компенсационных способов удовлетворения. При этом догмы и ритуалы навязываются, а многие врачи охотно к ним прибегают. Вера в технический прогресс - это вера в спасение, как и вера в других религиях - и она стала псевдорелигией. Например, та миссионерская страсть, с которой развитые страны несут свое воззвания к "индустриальному образу жизни" по всему миру, есть псевдорелигиозное явление. Даже внешняя рациональность нашей официальной медицины на самом деле, если говорить с психологической точки зрения, представляет собой псевдорациональность: защитный механизм, с помощью которого решающие части нашей реальности отрицаются, в том числе рождение, болезнь, страх, печаль, одиночество, смерть и т.д. (Т. фон Икскюль - T.v. Uexküll).

Хотя вновь и вновь подчеркивается мысль, что в спорах врачей решающее значение имеет здоровье пациентов, верх взял экспериментальный аспект, исследования ради новых результатов. Медицина полагает, что ее надо определять как естествознание, но это неверно, и настоящие естественные науки давно уже проверили и пересмотрели такое понимание. Медицина кажется естествознанием только потому, что она использует результаты своих физиологических и патологических экспериментов у больничной койки. Распространенное среди медиков убеждение, что только естествознание является наукой, свидетельствует об удивительной наивности.

В медицине ошибка науки самодовольно выдает себя за абсолютную правду… Невероятно наивный и мистифицированный призрак полностью автоматизированной медицины претендует на способность устранить почти каждое ограничение и на то, что почти для каждой болезни у них есть наготове таблетка. Что касается психических болезней, их исследуют и лечат точнее: дело имеют только с симптомами, в то время как личность больного человека оказывается препятствием на пути еще большей рационализации (фон Нуссбаум - H. V. Nussbaum). Вместе с тем, в медицине правдой следовало бы считать опыт, а не вероисповедание, как бы высокомерно оно ни выступало в обличье материалистической науки (К. Бухлейтнер (K. Buchleitner) и другие в H. v. Nussbaum: "Die verordnete Krankheit", Франкфурт, 1977).

По мнению микробиолога Рене Дюбо (Rene Dubos), медицина не смогла выполнить своих обещаний ("Der entfesselte Fortschritt", B. Gladbach, 1970). Она хоть и внесла вклад в профилактику и лечение некоторых болезней, но не смогла значительно продлить жизнь и добиться полноценного здоровья. Эпоха изобилия, технических чудес парадоксальным образом совпала по времени с эрой хронических страданий, страха и отчаяния. Новый опыт, который появился на месте сильных страданий, - это искусственно продленная, тупая, обезличенная манипуляция (Иван Иллич, "Лишение здоровья", Гамбург, 1975 - Ivan Illich: "Die Enteignung der Gesundheit", Hamburg, 1975).

Врач с установкой на естествознание ссылается на базис, который имеет только относительную правильность. Естественнонаучная медицина отстает от других естественных наук, потому что она до сих пор опирается на теоретические основы классического естествознания, которые в современном естествознании уже давно устарели. "Ни одна из современных естественнонаучных доктрин, таких как квантовая теория Планка или теория относительности Эйнштейна, не смогла подорвать фундаментальные категории естественнонаучной медицины, идущие из XIX века" (Поль Хюнерфельд, "Сила и слабость медицины", Берлин, 1959 - Paul Hühnerfeld: "Macht und Ohnmacht der Medizin", Berlin, 1959).

Физик и теоретик науки А.М. Клаус Мюллер (A.M. Klaus Müller) пишет: "Проблему побочных эффектов медикаментов вытесняют из медицинской науки и из сознания, потому что, во-первых, фармацевтическая индустрия как кредитор не заинтересована в этом разъяснении, во-вторых, врачебное сообщество из-за совершенно недостаточного образования застряло в фундаментальных структурах медицины XVII и XIX веков. Без преувеличения медицина относится к самым неразгаданным наукам нашего времени. Уже сегодня в 50% случаев болезней естественнонаучная медицина не может произвести адекватной диагностики, не говоря уже о лечении, потому что здесь речь идет о значительной мере психических заболеваний, связанных с биографией".

Далее Мюллер пишет следующее: "Современный ученый вжился в образ заменителя бога, который создал свою науку и возможную для него картину реальности. Ошибка заключается в упрощении, в настаивании на сфере объективного. Но это инструментальный образ действий, и он никогда не может претендовать на охват всех аспектов реальности. Это отчуждение, судьба науки, непознанной из-за своих собственных предположений. Никогда еще медицина не отважилась на системную и самокритичную проверку своих основ ("Вопросы выживания", Штутгарт, 1973).

"Сильной стороной физики являются эксперименты", - пишет Мюллер ("К фундаментальному кризису медицины" ("Zur Grundlagenkrise der Medizin"), в: Büttner/Hensel, там же, с. 69-81). Медицина от классической физики переняла картину мира, а вместе с ней - и эксперименты. Вместе с тем, физика предлагает только модель реальности - и часто искаженную. Итоги эксперимента - это зачастую не только объективное заключение, почти всегда это результат манипуляций, направленных на то, из чего исходили в начале исследования. В эксперименте рассматривается только одностороннее, причинно-следственное содержание. Но это препарирование, эта чистка представляет собой акт манипуляции над живыми существами. Таким образом, слово "манипуляция" обретает свой угрожающий компонент, выступающий ограничением для живого мира. По сравнению с живым миром, картина мира, представленная классической физикой, одностороння. Экспериментирование, изменение означают не только нейтральное наблюдение, они могут быть также насильственным вмешательством. То, что узнают через данные изменения, - это знания только о части функций, но не о целом. А целое ни в коем случае не может собраться из частичных функций.
Естественнонаучная медицина в значительной мере ограничивается методами и аппаратами классической физики и химии и принимает во внимание только соответствующие физиологические механизмы. Тем самым она вычеркивает существенные измерения человека, а именно, испытываемые им физические и психические конфликты с окружающим миром. Классическая физика - это такая модель действительности, в которой субъект оказывается уменьшен. Для медицины принятие такой модели губительно, потому что здесь речь идет о больном, о субъекте. Если технические конструкции между субъектами живого мира передвинуть, то это приводит к денатурированию коммуникации. Но медицина должна лечить, а не портить. В естественнонаучной медицине пациент становится объектом, его более не воспринимают как субъекта, как человека - больных все больше низводят до интересного с точки зрения науки случая, язвы из палаты №12. Его субъективные потребности и ожидания остаются на периферии, и это приводит к отчуждению между врачом и пациентом.

Экспериментальное естествознание означает обособление, изоляцию объектов от связей реальности. Другие методы, кроме этого способа построения моделей, официальной медицине неизвестны до сих пор. Но сегодня ситуации наблюдателя, когда происходит только научное распознавание и техническое вмешательство, уже недостаточно. Именно медицина, которая хочет заботиться о здоровье, должна охватывать человека как целое. Она не должна делать части целого единственным руководством для своих действий, при этом сводят на нет другие важные сферы (А. М. К. Мюллер).

В медицине уже давно идеализируется экспериментальное естествознание и в наибольшей степени опыты на животных. Вместе с тем, идеализация свидетельствует о недостаточных знаниях. А ценность и применимость научной теории определяются не далекими от реальности представлениями, а реальностью. Тем временем, как правило, экспериментатор не думает о реальности и правде - для него решающее значение имеет экспериментальная техника и споры с другими экспериментаторами: эксперимент становится самоцелью, далекой от практики. Недаром свободу постановки целей в фундаментальных исследованиях отстаивают именно многочисленные экспериментаторы с животными. Но медицина и медицинские исследования должны ориентироваться на практику, потому что они имеют дело с практическими, конкретными проблемами.

Только немногие ученые подвергают критическому анализу господствующие теории и методы - большинство из них приспосабливаются к системе. Без фундаментальной критики экспериментальная наука опускается до уровня иррационального, мистического, квазирелигиозного процесса (H.W.Schürmann, "Theoriebildung und Modellbildung", Висбаден, 1977). Такие явления как жизнь, здоровье и болезнь слишком сложны, чтобы их можно было понять при помощи одних только методов химии и физики.

В целом человек с естественнонаучной установкой развивается только внешне и в конце концов духовно оказывается незрелым. Из душевной скудности происходят односторонние естественнонаучно-материалистические установки. Они опять же недостаточны, так как принимают во внимание только то, что очевидно и измеряемо. И только это исследуется в естествознании вновь и вновь. Если смотреть с точки зрения психологии, то здесь речь идет о типичном принудительно-невротическом поведении. Поскольку сущность здоровья распознать нельзя, естественнонаучная медицина занимается преимущественно несущественным, тем, что, как ей кажется, можно понять через эксперименты.

Медицинская наука отчаянно борется с многочисленными несущественными болезнями и экспериментирует с ними десятилетиями. Она практически не обращает внимания на тех, для кого предназначена: на больных людей. Существуют только органы, функции, нарушения, эффекты - но болезни как жизненной проблемы нет. Поскольку главная цель истинной медицинской науки, а именно - поддержание здоровья, остается недостигнутой, современная медицина преследует иную цель - и создает запасные части в виде трансплантатов. Тем самым она здоровья не обеспечивает, но на это требуется гораздо больше средств. Результат так называемого прогресса экспериментальной медицины заключается в сведении человека к набору функций, открытых при экспериментировании на мышах и крысах.

Традиционная медицина чаще всего задает вопросы только о поверхностных причинно-следственных связях. Столь восхваляемые современные медицинские исследования на самом деле архаичны и примитивны, потому что они направлены не на предотвращение болезней и применимы к ситуации, когда что-либо делать уже поздно. Но даже это делается на неправильном объекте - на животном. Таким образом, видно, что опыты на животных призваны только успокаивать совесть, маскировать откровенные упущения.

100 лет назад Вихров объявил естествознание своего рода религией будущего - он надеялся, что прогресс естествознания искоренит предрассудки. К сожалению, произошло наоборот: медицина сделала такой большой рывок, что вскоре здоровых людей почти не осталось. А. Митшерлих говорит: "Упорство, с которым удерживают эталонное мнение, подкрепляемое сомнительными доказательствами, - это признак того, что здесь имеет место сила предрассудка" ("Болезнь как конфликт", Франкфурт-на-Майне, 1969 ("Krankheit als Konflikt", Frankfurt/M., 1969)). Предрассудки не поддаются исправлениям с помощью опыта, опровергающего их. Идея о том, что якобы человеческие болезни можно исследовать и даже лечить при помощи экспериментов на животных - не более чем мечты. И именно современная техническо-экспериментальная медицина, которая так гордится своей естественнонаучной основой и чаще всего отрицает эмоции, самым парадоксальным образом - хоть и закономерным с позиции глубинной психологии - превратилась в религиозное учение с магическими практиками и непобедимыми предрассудками.

Чтобы породить предрассудок, необходимо сделать четыре шага: ограничение информации, стабилизация учрежденных властных структур, изоляция группы, которую должен будет завоевать предрассудок, и беспокойство в группе, призванной развивать предрассудок. Этот механизм особенно четко проявляется на примере опытов на животных: общественность вообще ничего не знает о происходящем в лабораториях, либо владеет неверной информацией, либо недооценивает серьезность происходящего. Ученые утверждают, что только они обладают компетентностью в данном вопросе, и постоянно говорят, что все делается во благо человечества. Подопытные животные находятся в изоляции, посторонним вход в лаборатории запрещен. Чтобы не дать общественности задуматься, экспериментаторы разжигают страх перед болезнями и смертью и внушают людям, что без опытов на животных здоровье было бы невозможно. В конце концов, возникает предрассудок: "Опыты на животных должны быть".

На самом деле опыты на животных не нужны уже потому, что результаты, полученные для лабораторных животных, не действительны даже для тех животных, которые живут на свободе, что уж говорить про человека. И по сравнению друг с другом подопытные животные реагируют по-разному: собаки не так, как кошки, а кошки, в свою очередь, иначе, нежели, например, обезьяны или крысы. Даже сам профессор доктор Клаус Гертнер (Klaus Gärtner), который возглавляет крупнейшую в Западной Европе вивисекционную лабораторию в Медицинском университете Ганновера, был вынужден признать: "Все результаты, полученные на животных экспериментальным путем, обладали достоверностью только для соответствующего вида, а при более точном истолковании - только для индивидуума, на котором ставился опыт" (Gesunde Medizin, 9/1978).

Кроме того, результаты экспериментов на животных фальсифицируются посредством так называемого эффекта Розенталя (экспериментатор непроизвольно проводит опыт так, что получается именно ожидаемый им результат). Хороший пример эффекта Розенталя приводит Е. Лик (E. Liek): Фридбергер (Friedberger) выяснял на крысах, какое питание полезнее: сырыми или приготовленными яйцами. Те животные, которые получали сырые яйца, чувствовали себя отлично, а другие заболели. Шойнерт (Scheunert) поставил вопрос так же и работал с той же линией крыс, но результаты оказались противоположными. У него животные, получавшие вареные яйца, чувствовали себя великолепно, а другие заболели. Оба ученых получали результаты, которых ожидали, и которые, возможно, были спровоцированы ими (в H. Ruesch: "Nackte Herrscherin", Мюнхен, 1978).

Уже Рудольф Штайнер (Rudolf Steiner) говорил, что опыты на животных происходят из материалистического мышления, которое лишено всякой интуиции, которое неспособно заглянуть в область жизни (Das Goetheanum, 31.3.1974, с. 98). Вместе с тем, медицинская наука со своими невероятными предрассудками дошла до того, что видит в опытах на животных путь к познанию.

Как считает психоаналитик Е. Эриксон (E. Erikson), научные исследования должны производиться так, чтобы они соответствовали жизни и не вели к уничтожению ("Einsicht und Verantwortung", Франкфурт, 1964). Живое существо можно исследовать посредством причинения ему чего-либо, но об истинной природе живого существа можно узнать только при совместном действии. Современное наука делает многое только потому, что это возможно технически - а к чему это приведет, не имеет значения. Эриксон считает, что за этим скрывается стремление к насилию, садизм, и указывает следующее: "Человек научился жить без личного развития, открывать без цели и убивать без необходимости".

Медицина может получить правильные знания о человеке только посредством наблюдений, практического опыта и прямых контактов с пациентами, а не через эксперименты на животных, потому что в ходе последних нарушения вызываются искусственным путем. Картина искусственного заболевания не соответствует естественно возникшей болезни человека. Здесь речь идет максимум о подобии. Вместе с тем, сходные симптомы наблюдаются при таких разных болезнях как рассеянный склероз, туберкулез и сифилис. Однако это совершенно разные болезни с разными причинами, и лечить их надо по-разному. Экспериментальные исследования пренебрегают данными фактами, и ученые, проводящие их, надеются на основе похожих симптомов прийти к одинаковым методам лечения. Очевидно, здесь заключается причина того, что, по словам терапевта Фердинанда Гоффа (Ferdinand Hoff), среди самых значимых причин болезней оказался вред от лечения (Gesundheitspol. Umschau 5/1974).

До сих пор не существует статистически подтвержденных выводов о переносимости результатов, полученных при работе с животными, на человека; не проводилось даже исследований того, насколько эффективны опыты на животных применительно к человеку, в особенности к больному. Экспериментаторы не проверяют свои методы на эффективность; они довольствуются заявлением в конце опыта, принесшего в жертву множество животных, что результаты можно переносить на человека (Гертнер). Экспериментаторы подвергают сомнению все, кроме вопроса, а нужны ли вообще опыты животных и полезны ли они - то есть, своей сомнительной предпосылки. В последнем они не заинтересованы.

Экспериментаторы игнорируют выводы психологии личности и целостной психологии. Целое, личность - это больше, чем сумма частей. Например, свойства воды нельзя объяснить через свойства кислорода и водорода. Точно так же из опытов на животных, при проведении которых почти всегда имеет место только одна причина, нельзя делать выводы, касающиеся человека.

Исследования, которые имеют в своей основе жестокие опыты на животных, вообще должны быть запрещены. На практике это противоречит требованиям закона в защиту животных, который указывает на "веские основания". Рациональных аргументов в пользу опытов на животных не существует. Однако нерациональность вообще не может быть основанием для надежности лекарств, законодательства и медицинских исследований. К сожалению, инструментальный разум естественнонаучной медицины поставили на службу технико-экономической идеологии. "Мышление в качестве простого инструмента действий притупляется, как и рассудок в целом", - говорит Адорно (Adorno).

Эксперимент должен раскрывать реальность. Пытка - это тоже инструмент и тоже должен раскрывать реальность. Эксперимент означает насилие. Все, подвергавшиеся мучениям, соглашаются с тем, что страдали. В ходе эксперимента, в неестественной ситуации все существа испытывают страх и муки. Выводы не соответствуют нормальной, здоровой жизни, они искажены. Результаты экспериментальных исследований, как и результаты, полученные после мучений, имеют в своей основе неверные предпосылки. Неверные предпосылки ведут к неверным результатам и причинению вреда. Прежде это еще удавалось скрыть, но теперь, невзирая на колоссальные усилия, его уже невозможно более умалчивать и умалять.

Наука никогда еще не боялась общественности. Но экспериментальная медицина разворачивается за запертыми дверями, на каждое упоминание об этике и контроле она возражает аргументами о благе человечества - речь тут идет о науке без морали. Но при отсутствии этики наука дегуманизируется (Бёлль - Böll), она не может служить благу людей ("Politische Schriften", Мюнхен, 1977). Наука должна быть открыта для общественности на всех этапах, в противном случае это не наука, а злоупотребление властью и лучшая школа насилия и жестокости.

Икра как пища для населения

Одной из важнейших причин, по которой происходит рост числа опытов на животных, является то, что современная медицина имеет преимущественно естественнонаучно-экспериментальную направленность. Медицина стала такой односторонней ни в коей мере не по объективным и научным соображениям, а вследствие исторических причин. Древние греки, египтяне и другие высокоразвитые народы лечили болезни комплексно. Они использовали природные лечебные средства и предпринимали физические, гигиенические, хирургические, а также психосоматические меры.

Пифагор, Эмпедокл, Аристотель, занимавшиеся физиологией и медициной, не прибегали к опытам на животных. Опыты на животных начались с асклепиадов: их родоначальник делал самые отчаянные опыты, чтобы доказать, что души нет.

Поскольку церковь (Августин) запрещала работать с людьми и человеческими трупами, знания, которые накапливались в течение многих веков наблюдений за людьми и вскрытий трупов, мало-помалу оказались потерянными. Но еще раньше Гален переключился на опыты с животными. Он дополнил анатомию и физиологию результатами работы прежде всего с макаками резус. Его стремление размещать в рамках общей картины те знания, в которых не должно было быть пробелов и повторений, оказалось таким большим, что он делал понятные объяснения неведомого, его толкование было умозрительным, но выдавалось как нечто доказанное (H.M.Koebing: "Arzt und Patient in der antiken Welt", Цюрих, 1977).

В работе Галена невооруженным взглядом заметно тщеславие, и он охотно украшал ее навязчивыми похвалами самого себя. Преувеличенные благодарности и восхваления в адрес его отца, учителей и старых корифеев указывают на характер, обуславливаемый авторитетами. Сам он был очень чувствительным к критике, но яростно боролся с современниками и коллегами. Его желчные, почти бесконечные оскорбления в адрес инакомыслящих по сути раскрывают только его "подлый характер" (J. Ilberg: über die Schriftstellerei des Klaudius Galenus", Darmstadt, 1974). Так, в 168 году он бежал из Рима, потому что там началась эпидемия чумы, и вернулся после ее утихания в 169 году. Гален особенно гордился своими анатомическими и физиологическими исследованиями на обезьянах, свиньях и собаках, которые привели его к многочисленным ошибкам в связи с человеком.

В огромном сочинении примерно из 400 книг Гален объединил большую часть тогдашних медицинских знаний. Из его трудов до нас дошло всего 98 книг, и, к сожалению, именно здесь много таких, которые связаны с экспериментами на животных. В результате, высокий уровень древней медицины удержать не удалось, она опустилась на уровень средневековой монастырской медицины, которая признавала только книги Галена и считала его авторитетом.

Только Везалий, который поначалу занимался опытами на животных, распознал получившиеся ошибочные выходы и тайным образом достал себе трупы людей для анатомических исследований. Благодаря тщательному изучению трупов, он значительно пошатнул основы анатомии Галена, которая в большой мере держалась на вивисекции. Людьми занимались и добились успеха также Парацельс и Корд (медикаменты), фельдшер и хирург Паре. Гарвей открыл кровообращение на трупах, а не через опыты на животных. Но он не мог заявить об этом, потому что работа с трупами была запрещена.

Подъем медицины в начале Нового времени не связан ни в коей мере с опытами на животных. Прогресс, достигнутый благодаря Земмельвейсу (раневые инфекции), Дженнеру (вакцинация), Уэллсу, Мортону, Симпсону (наркоз), Вуду и Шлейху (местная анестезия), тоже не имеет никакого отношения к экспериментам - эти результаты были получены посредством наблюдений, тщательных теоретических исследований либо же исследований врачей на себе. С другой стороны, наркотизирующее средство хлороформ, которое прошло успешные испытания на человеке, долго не использовалось, так как вивисектор Флоренс установил, что хлороформ убивает собак. Психосоматика тоже вернулась к людям. К сожалению, последующие поколения врачей, которые занимались опытами на животных, потеряли эти достижения.

В XVII и XVIII веках врачи, которые принадлежали к школе целостного витализма и занимались так называемой медициной у больничной койки, с помощью наблюдений за пациентами и исследований трупов заложили основы сегодняшней медицины. В XIX веке так называемая больничная медицина продолжила клинические наблюдения и вскрытия трупов. Е. Акеркнехт (E. Ackerknecht, "Kurze Geschichte der Medizin", Штутгарт, 1975) характеризует парижскую, дублинскую, лондонскую и венскую школы тех времен как важнейшую главу в медицине.

Крупнейший представитель венской школы Карл фон Рокитанский (Carl von Rokitansky) заложил основы патологической анатомии. До сих пор прежде всего его труды, посвященные болезням артерий и сердца, составляют основу для всех работ в этой области.

Рокитанский хотел вывести из патологической анатомии патологическую физиологию. Его противник Р. Вихров же требовал патологических экспериментов. В конце концов, победил Вихров - экспериментирование проще; наблюдать за людьми важнее, но дольше. И патология все больше отдалялась от секционного стола, хотя Л. Ашофф (L. Aschoff) предупреждал: "Тот, кто уходит от секционного стола - не настоящий патолог" (Selecta 30 и 44 /1978).

До середины XIX века опытов на животных проводилось мало, и еще в 1854 году Клод Бернар заявлял: "Экспериментальной медицины пока не существует". Как раз в период наивысших успехов клинической медицины ученые, работавшие в больницах, не пробовали воспроизвести ее успехи на "живой экспериментальной модели" - сегодня это называется "измерительным инструментом". И, разумеется, безуспешно - что доказать нетрудно.

Чтобы не остаться без работы, экспериментаторы вновь и вновь подчеркивают необходимость опытов на животных, но до сих пор они не привели ни одного свидетельства в пользу этого. В своих публикациях они ссылаются друг на друга, меняясь похвалами или доказывая друг другу обратное. Так, в 1866 году Луи Пастер писал, что он с огромной радостью выражает Клоду Бернару восхищение, так как тот изобретатель и гений. Пастер называл труд Бернара памятником, восславляющим экспериментальный метод. Никто не писал о трудном ремесле экспериментирования ничего ясного, законченного и глубокого. По словам Пастера, Бернар находился на высоком уровне, достигнуть которого могут лишь немногие. Чтение трудов Бернара оставляло такое сильное впечатление, что люди оказывались не в состоянии мыслить в ином ключе и сами получали стимул к этим "красивым" исследованиям (Mè dicine et Hygiéne, 1272/1978).

Нормальным, чутким людям такая лесть, которую источали применительно к жестоким, проводившимся без какой-либо анестезии истязаниям животных, вряд ли будет понятна, ее можно, в конце концов, истолковать только через бессознательную, предвзятую мотивацию. Человек, в особенности, невротичный, наиболее охотно принимает самое простое, так как это удобнее. Нервный человек плохо ориентируется в сложном мире. Поэтому он старается все свести к максимально простому знаменателю, даже если это не соответствует реальности. Так современники описывали англичанина С. Гейлса (St. Hales), который в 1726 году впервые измерил лошадям давление, и при этом он разрезал животным артерию, потому что был "бедным, простым наивным существом", и для него счастьем оказывалось измерение ("Zeit für Dich", 12/1976).

На протяжении 200 лет все материалистическое естествознание было большой попыткой низвести все до измеримого. Со временем ученые частично скорректировали эту роковую тенденцию, но в медицине она имеет место до сих пор. Физиолог Герберт Гензель установил, что никто не верит в точное естествознание с такой умилительностью, как медики (Büttner/Hensel, там же, с. 93).

Обращает на себя внимание то, что среди основателей современной экспериментальной медицины есть множество невротичных индивидуумов, а также тех, кто концентрируется на одной только физиологии - например, Декарт, фон Галлер, Бернар, Павлов и Гесс.

Рене Декарт, тревожный человек, оказался духовно опустошенным в раннем детстве, из-за смерти матери. Он удалился в безжизненную абстракцию мысли. Он признавал только материальный, "мужской" интеллект, он изгнал из своей сознательной жизни все женское. Декарт стал прототипом человека Нового времени, который завоевывает мир своей техникой, но расплачивается за этот триумф чувствами бессмысленности, внутренней пустоты, скуки и депрессией.

В медицине Декарт из-за разделения мира на наблюдающих субъектов (res cogitans) и наблюдаемые объекты (res extensa), то есть, через проблему "тела и души" создал только неясности и непоправимую путаницу (J. V. Scheidt, там же, с. 225). Поскольку Декарт из-за личностного конфликта отвергал чувства, он также счел абсурдным приписывать животным душу и, кроме того, отрицал у них наличие ума, воли и способности к чувствам. Декарт объявил, что животное есть машина, не способная испытывать боль. Эта удобная точка зрения тогда превратилась в догму, которая еще не полностью отмерла.

Альбрехт фон Галлер (Albrecht von Haller) стал первым известным медиком, который активно занимался опытами на животных - возможно, вследствие изучения книг Галена. Из биографии Галлера мы узнаем, что он был заторможенным и искал уединения. Галлер много страдал, о чем он писал в письмах. Его письма к Огюсту Тиссо (Auguste Tissot, Берн/Штутгарт/Вена, 1978) свидетельствуют не об ипохондрии и тщеславии, а о беспокойстве на религиозной почве. Галлер сам связывал ту печаль, в которую он впал, будучи пожилым человеком, с его многочисленными опытами на животных.

Клод Бернар, который рано потерял отца, стал баловнем матери, и у него сформировалась сильная привязанность к ней - у экспериментаторов такое встречается часто. В молодости Бернар был робким, любил уединение, предавался фантазиям и писал драмы. Поскольку его работа на театральном поприще оказалась безуспешной, он в большой мере случайно переключился на медицину, которой ранее никогда не интересовался. Но и здесь его постигла неудача, и он провалил экзамен на допуск к практике.

Экспериментальная медицина XIX века не имела никакого отношения к успехам, достигнутым путем клинических наблюдений и гигиеническим мероприятиям - уже тогда опыты на животных были самоцелью и не имели никакой практической ценности. Это признавали и современники Бернара. Так, экспериментатор и учитель Бернара Франсуа Мажанди вынужден смириться с упреком, что его лекции представляют собой болтовню ни о чем, а дальнейшее экспериментирование приносит пользу только экспериментатору (C.A. Wunderlich: "Wien und Paris", Берн, 1974). Об ограниченности Мажанди можно судить по его рекомендации использовать разбавленную синильную кислоту как средство от кашля.

Ученик Мажанди, Клод Бернар, восхваляемый и поныне, выдвигал весьма сомнительные теории. Однажды он сказал: "Болезнь - это раздражение феномена здоровья", - предложение, которому по глупости нет равных. Бернар не имел ни малейшего понятия о лечении болезней, оно вообще его не интересовало. Он презирал клиницистов и насмехался над физиологией, которая базировалась на клинических наблюдениях. "Зачем думать, когда мы можем экспериментировать", - говорил он своим ученикам. А если он не знал, что дальше говорить на лекции, то вместо этого кромсал кролика, всегда припасенного для такой цели.

Некритичное отношение Бернара к экспериментам привело к многочисленным неверным теориям. Но он возмущенно отказывался принять к сведению свои ошибки и отрицал их после их обнаружения. Так, в 1854 году он уверял, что глюкоза образуется в легочных капиллярах, а в 1859 году заявил, что никогда не высказывал такого мнения. Свою ошибочную теорию о том, что сахар вырабатывается в легких, Бернар назвал "постоянной, абсолютной и фундаментальной" ("constant, absolute et fundamental"). Она основывалась на том, что Бернар в ходе своих опытов на животных никогда не обнаруживал сахар в воротной вене. И поскольку "великий мастер" утверждал, что все опыты на животных действительны для людей ("Tout ce qu'on obtient chez les animaux est parfaitment concluant pour l'homme), все экспериментаторы, несмотря на некоторые противодействующие голоса, следуют за ним вплоть до сегодняшнего дня. Вместе с тем, невозможно уже скрывать того, что эти ошибки, связанные с экспериментальными исследованиями, стали причиной ятрогенных заболеваний и врожденных уродств.

Клиницисты уже по прошествии малого времен оспорили важность исследований Бернара. Так, хирург Ж. Л. Форе (J. L. Faure) пишет следующее: "Его открытие мало повлияли на медицину настоящую, как на понимание причин болезней, так и на поиск их лечения" (Mè dicine et Hygiéne, 1272/1978).

Подопытные животные Бернара не получали никакого обезболивания. Он использовал кураре, который парализует тело, но не влияет ни на сознание, ни на чувствительность к боли. Он не боялся даже самых страшных экспериментов: вскрывал животным грудную клетку или живот и обнажал нервы и целые органы. Эксперименты доставляли ему удовольствие, он проводил их с наслаждением ("avec delices"). Патологические изменения в его психике и ущербность его этики проявлялись и в том, что он в конце концов стал отстаивать даже вивисекцию человека. При этом Бернар не вел речи об исследованиях ради больных и пользе им, это было подсознательное садистское злоупотребление властью. "Важно, чтобы мы на мгновение проникли в эту живую машину, которая скоро станет местом процесса, ведущего к смерти" ("Ausgewählte physiologische Schriften", Берн, 1966). Жестокие эксперименты Бернара были не наукой, а всего лишь бессознательным удовлетворением детского стремления к игре.

Бернар и его сторонники завели медицину в тупик - крупные достижения медицины имели место не благодаря опытам на животных, напротив, часто их удавалось достичь вопреки методам и теориям экспериментаторов. В конце своей жизни Бернар признал это и написал: "Наши руки, испачканные кровью, пусты, у нас только много обещаний сходит с уст".

Российский физиолог И. П. Павлов, который интересовался только своими опытами на собаках, но не людьми, стал известнее, чем более грамотный ученый Владимир Бехтерев; последний занимался людьми и их болезнями, в результате, сделал важные открытия и реорганизовал клиническую практику (Selecta 52/1977). Всё то, что Павлов исследовал и установил, канадец В. Бомонт (W. Beaumont) выявил еще в 1822-1833 гг. при наблюдениях за пациентом с фистулой желудка (Ackerknecht, там же, с. 207).

Опыты Павлова с собаками длиною в 25 лет представляют собой памятник наивности. Вряд ли что-то может превзойти по своей примитивности его стремление опровергнуть фрейдовское учение о неврозах на основании его теории о рефлексах. Лучшие труды Павлова подтверждают наивность этого экспериментатора. Вот некоторые "перлы" (мы приводим цитаты И. П. Павлова из оригинальных текстов на русском языке, в то время как их источником в труде Г. и М. Штиллер является книга на немецком языке "Auseinandersetzung mit der Psychologie" - прим. переводчика).

"Полностью сторожевая реакция наших собак выражается в следующем: в нападательном движении с сильным лаем в сторону каждого постороннего" ("Анализ некоторых сложных рефлексов собаки. Относительная сила центров и их заряжение" // Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. М.: Наука, 1973, с. 219). "Вообще надо сказать, что при экспериментальных заболеваниях нервной системы почти постоянно выступают отдельные явления гипноза" ("Условные рефлексы" // Большая советская энциклопедия, 1963, том 33, стлб. 349). "Описанные неврозы собак всего естественнее сопоставить с неврастенией людей" (там же, стлб. 348). "А для другого невроза хорошими средствами оказались бром и соли кальция. В неделю-полторы больное животное делается нормальным" ("Физиологическое учение о типах нервной системы, темпераментах", сообщение на торжественном заседании Русского хирургического общества Пирогова, посвященном памяти Н. И. Пирогова, 6 декабря 1927 г. Полн. собр. соч., т. 3, кн. 2, М.-Л., 1951, с. 84). "При неврозах мы всегда встречаем слабость коры и, следовательно, неизбежно с нею связанные, чрезвычайно разнообразные гипнотические состояния" (Среда 24 февраля 1932 г. // Павловские среды. т.1, М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1949. - С. 197).

Об истерии Павлов пишет следующее: "В детском возрасте на слабую нервную систему могут действовать сильные дары, после чего получаются изолированные больные пункты, которые нами наблюдаются и изучаются на животных. Стоит прикоснуться к такому пункту, чтобы торможение иррадиировало по коре, обусловив гипнотическое состояние" (Среда 24 февраля 1932 г. // Павловские среды. т. 1, М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1949. - С. 199).
По поводу своей работы Павлов уверяет, что "физиологический анализ теперь охватывает истерию до конца" (Среда 2 марта 1932 года // Павловские среды. т. 1, М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1949. - С. 202).
Потом он обращается к своим коллегам и заявляет: "Я… психологическую литературу знаю только по нескольким руководствам психологии и совершенно ничтожному, сравнительно с существующим материалом, количеству прочитанных мной психологических статей" ("Ответ физиолога психологам", полн. собр. соч. В 6 т. М.; Л., 1951. Т. 3. Кн. 2., с. 183).

Однако Павлов имеет смелость высказывать неподобающим образом свое мнение о психологах: "Этот господин Курт Леви - его стоит запомнить по его выдающейся глупости" (Среда 28 ноября 1934 г. // Павловские среды. т. II, М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1949. - С. 571). О Кречмере он с негодованием говорит: "Как он ни талантлив..., а что касается до типа, то на этом он сам сорвался" (Среда 31 октября 1934 г. // Павловские среды. т. II, М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1949. - С. 531). О психологах Павлов высказывается предательски: "Я говорю, что у них у всех сидит эта неуловимость, эта душа" (Среда 5 декабря 1934 г. // Павловские среды. т. II, М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1949. - С. 579).

Для Павлова животное и человек были простыми рефлексными автоматами. Так, он упоминает пищевой рефлекс, рефлекс нападения, рефлекс свободы, исследовательский рефлекс, рефлекс цели, социальный рефлекс, сосательный рефлекс, панический рефлекс у детей, оборонительный рефлекс, ориентировочный рефлекс и рефлекс биологической осторожности. Таким образом, он хотел восполнить "пробел Фрейда", который сосредотачивал внимание на сексуальном инстинкте (сексуальном рефлексе, по Павлову).

На критику К. Л. Лашли Павлов отреагировал следующим образом: "Неужели автор рискует сказать, что моя тридцатилетняя и теперь с успехом продолжаемая работа с моими многочисленными сотрудниками…, представила собой только тормоз для изучения церебральных функций? Нет, этого никто не имеет права сказать… Мы выяснили механизм нормального сна и гипнотизма, мы произвели экспериментально патологические состояния этого отдела и нашли средства возвращать норму… Поэтому смертный приговор над теорией рефлекса нельзя не признать каким-то недоразумением, каким-то увлечением" ("Ответ физиолога психологам", полн. собр. соч. В 6 т. М.; Л., 1951. Т. 3. Кн. 2, с. 163-164). (В оригинале все цитаты И.П. Павлова взяты из книги "Auseinandersetzung mit der Psychologie", München, 1973). Этими высказываниями Павлов доказал только свою неспособность понимать разные психические зависимости. Так, свою типологию людей он вывел из собак, которых жестоко мучил. И подобные исследования ценнее и правильнее, чем наблюдения и исследования психологов, занимающихся напрямую людьми?

В. Р. Гесс имплантировал более чем 2000 кошек электроды в мозг и педантично составлял протоколы каждого опыта. За 25 лет он сделал 85 публикаций и, наконец, выявил, что "результаты сопоставимы друг с другом лишь условно, и вряд ли их можно надежно обосновать".

Гесс при помощи электрического раздражения мозга вызывал у подопытных животных разные реакции, а потом подробно их описывал. При этом обнаружилось нечто невероятное. Так, физиологическую важность рвоты он определяет как "выведение чужеродного тела". Дефекации он опять же приписывает "функцию освобождения" и устанавливает, что этот эффект повторяется редко, "предположительно из-за того, что готовность к соответствующей реакции зависит от наполнения прямой кишки".
Публикации Гесса изобилуют такими "перлами" - и какой смысл должны иметь эксперименты этого восхваляемого "ученого", наверное, навсегда останется тайной. Вновь и вновь Гесс устанавливал, что его "исследовательский материал" (имеются в виду подопытные животные) лишь редко проявлял "симптомы доверия" ("Hypothalamus und Thalamus", Штутгарт, 1968). Кого это удивит?

Общей чертой всех этих "знаменитых ученых" является пугающая душевная скудность. "Хуже всех - бюрократы, - говорит психоаналитик Э. Фромм, - с их недостатком человеческого сострадания и поклонением уставам. Совесть велит им выполнять свой долг, а объектов сострадания и милосердия для них не существует".

Понятное дело, мы здесь не сможем сделать тщательный анализ психического развития и структуры личности всех экспериментаторов. Но можно констатировать по совокупности, что у всех вышеупомянутых экспериментаторов налицо серьезные блокирующие структуры с невротическими нарушениями (Х. Шульц-Хенке - H. Schulz-Hencke). Всех их объединяет стремление к славе, чувствительность к замечаниям по поводу "научности", тенденция к насилию, нечуткость к страданиям других и враждебное отношение к эмоциям, то есть, истинным чувствам, что позднее зачастую приводило к соматизации, к ипохондрическим страданиям.

Как указывает психоаналитик Шульц-Хенке, невротичное поведение возникает вследствие скованности, инертности, больших притязаний, избыточной компенсации, равно как и недостаточных умений и знаний, недостаточных навыков в работе и недостаточного общения с людьми в целом ("Der gehemmte Mensch", Штутгарт, 1947). Из-за своей замкнутости такой человек склонен уединяться, он избегает контакта с больными и ищет убежища в лаборатории.

При экспериментальной работе с животными гарантирован комфорт. Эта деятельность проста, упорядочена, не ставит никаких специальных заданий, не требует мер предосторожности и ответственности. Большие претензии свидетельствует о самообмане, что "я великий ученый, работающий во благо человечества". Избыточная компенсация выражается в том, что совершенно бессмысленные опыты на животных он преподносит как важные, научно обоснованные и необходимые.

На самом деле опыты на животных в исследованиях, предназначенных для человека, представляют собой лишь замену мышлению. Как показывает огромное количество одинаковых публикаций, экспериментаторы подходят к проблемам, в том числе и новым, стереотипно - только при помощи опытов. Только малое их число приходят к мысли сделать что-нибудь другое. Если проблему не удается решить через опыты на животных даже внешне, то она остается нерешенной. Вот почему превалирующие медицинские исследования с их естественнонаучно-экспериментальным характером занимаются максимум 10 процентами всех болезней.

Психосоматика, то есть, понимание того, что тело и психика составляют единое целое и оказывают друг на друга влияние, представляет собой древнейший вывод врачебного искусства. Только в XIX веке естественнонаучная медицина отмахнулась от этого как от сомнительного шарлатанства. Египтяне, вавилоняне и другие высокоразвитые народы использовали то, что было накоплено веками, и выверяли действие своих препаратов при бесчисленных болезнях. Их лечебные принципы были удивительно отработанными и эффективными. По материалам уважаемых ученых, процент излечений в древней, сегодня часто называемой примитивной медицине, составлял как минимум 50-60% (A. Vogel в Dt. Ärzteblatt 40-41/1977). В наибольшей степени это касается антибиотического лечения в древнем Египте, явно более многогранного, чем сейчас. Там успешно использовали антибиотики из так называемой "грязевой аптеки", например, плесневые грибы (пеницилл). Это оружие потеряло свою эффективность только в индустриальном обществе, потому что их избыточное применение создало устойчивые микроорганизмы.

В современной медицине, занимающейся отдельными органами, доля излечений составляет лишь около 40%. Современная техническая диагностика также в значительной степени представляет собой гидроцефалию. Потому что 70% всех болезней можно узнать из анамнеза, а 20% - через исследования с помощью аутогенных аппаратов врача, то есть, органов чувств, а также с помощью размышлений. Современная дорогостоящая диагностика требуется максимум для 10% болезней. Еще Герофил подчеркивал: "Лучший врач - тот, который способен отличить возможное от невозможного". Но сегодня даже самоисцеление празднуют как победу над смертью (Vogl там же).

Раньше в медицине к новым знаниям приходили через логические принципы и аналогии - сегодня проводятся эксперименты и упускается то, что лежит на поверхности. Например, с 1870 года известно, что пеницилл убивает бактерии. Но ни один ученый, в том числе и Флеминг, не пришел к мысли использовать его, как это делали старые врачи. Опыты на животных не только не прояснили картины, но и ввели в заблуждение. Так, на животных проверяли клоповник - важное лечебное средство в древности - но без какого-либо успеха. Но при работе с людьми - клоповник неопасен - позднее выяснилось, что информация в древних текстах правильна: уже 70 г клоповника оказывают антибиотический эффект и излечивают болезнь. Чтобы достичь такого же эффекта у морских свинок, им требовалось бы скормить клоповника в 1754 раза больше. (H.M. B?ttcher, "Wunderdrogen", Мюнхен, 1963).

Возможно, порой современная медицина оказывается успешнее, чем древняя, когда речь идет о краткосрочной перспективе, но в плане индивидуального подхода она никогда не была так плоха, как сейчас. Субъективированная помощь связана с воздействием на психику и учитывает также социальное окружение больных, потому что ожидание пациентов может быть оправдано только при лечении всего человека - и лишь тогда эффект будет долгосрочным.

Но в современном мире этот факт, по-видимому, больше не считается верным. Уже в 1920 году хирург Август Бир (August Bier) писал следующее: "Было бы заблуждением считать, что современная медицина стоит на более высоком уровне, по сравнению с прежними временами… Непосредственное врачебное искусство отошло на задний план, уступив место лабораторным исследованиям… Значимость большого целого оказалась утрачена, результаты эксперимента в значительной мере некритически переносятся на человека (Рюш, там же, с. 159). А. Фогл (A. Vogl) же говорит: "Акробатика в виде пересадок органов значит для здоровья населения столь же мало, как и икра для питания населения".

Экспериментальная направленность медицинской науки равнозначна изнасилованию природы. Ибо, в конце концов, опыты на животных возможны лишь потому, что животные не могут обороняться - выдаваемое с такой заносчивостью за науку на самом деле часто является всего лишь выбором сильнейшего, который жестоко обращается с беспомощными и эксплуатирует их. С порабощением природы и прославлением суррогатов ценностей имеет место все больший отказ от эмоций, пренебрежением психической и духовной стороной человека.

Официальная медицина не хочет видеть психических и социальных истоков обычных в наши дни болезней, потому что в противном случае ей пришлось бы пересмотреть свои недостаточные естественнонаучно-экспериментальные основы. Она предпочитает лечить симптомы, сохраняет неизменными привычные шаблоны мышления и ищет причины медицинского кризиса вовне, а не в собственных сбоях. Прежние врачи, последователи Гиппократа, признавали несовершенство своих знаний, анализировали свои собственные ошибки и таким образом совершенствовали свое ремесло. Сегодня медики почти для всего имеют научное объяснение, и его предположительно можно доказать через эксперименты. Очевидно, большинство современных врачей считают, что мало-помалу все можно доказать и получить техническим путем. Кто же теперь эти шарлатаны, обещающие златые горы?

Одна мрачная глава истории в некоторых своих аспектах имеет удивительные параллели с экспериментальной наукой. Это - средневековая охота на ведьм. Процессы против ведьм оказывались возможны в том числе и потому, что, благодаря упразднению устности и гласности процессуальное право было изменено (Manfred Hammes: "Hexenwahn und Hexenprozesse", Франкфурт, 1977). С тех пор судебные процессы стали закрытыми, и поэтому возможность контролировать их исчезла. Опыты на животных тоже в значительной мере происходят в изоляции от общественности - хотя большая их часть совершается на деньги налогоплательщиков.

Подопытные животные, как и люди, обвиняемые в колдовстве, играют роль козлов отпущения, и принесение их в жертву представляется необходимым и неизбежным. На процессах против ведьм пытки повышали значимость показаний вместо того, чтобы уменьшать ее. А сегодняшние экспериментаторы котируют результаты, полученные посредством страха и мучений животных, более высоко, чем, например, наблюдения у больничной койки. Таким образом, пытки были точно таким же способом узнавания правды в процессах против ведьм, как и сегодня в опытах на животных, а достоверность показаний, полученных в ходе пыток, ставилась под сомнения столь же мало, как и сегодня достоверность результатов опытов на животных. А вопрос об этике не ставился ни тогда, ни сейчас: распространенные в средневековье покорность власти и слепое принятие устаревших ученых мнений живы и до сих пор. Тогда никто не беспокоился о происходящем в тюремных камерах, а сейчас никто не интересуется происходящим в лабораториях.

В средневековье проповеди, посвященные ведьмам, способствовали распространению обмана - а сегодня экспериментаторы пробуждают у людей иллюзорную надежду, что идеология естественнонаучной медицины стала новой религией. В средневековье за приговор ведьмам давали награды, а сегодня экспериментаторы получают гранты, признание, премии и хорошо дотируемые должности. Теолог и пастор Корнелий Лоос (1545-1595) назвал охоту на ведьм алхимией, которая делает деньги из человеческой крови - а не являются ли опыты на животных алхимией, делающей деньги из крови животных?

Проволоки в уши

На протяжении десяти лет ученые Университета медицины им. Альберта Эйнштейна в Нью-Йорке давали крысам амфетамин, в результате животные сошли с ума. Они подолгу трясли головой, кусались, кричали, вертелись или впадали в летаргию (International Helald Tribune, 17 мая 1978).

Исследователи базельской фармацевтической фирмы "Сандоз" (Sandoz) вводили мышам, крысам и макакам резус яд в брюшину, затем сажали животных на горячие плиты, подпаливали им хвост и прищемляли лапы. А потом при помощи секундомера измеряли, как быстро животные реагировали на боль до и после нанесения тестируемой субстанции (Spiegel, 8/1978).

В Университете Нью-Йорка 19 крысам имплантировали в мозг электроды и проводили через них импульсы тока. Чтобы болевой центр наверняка был достигнут, исследователи использовали для собственно эксперимента только тех животных, "которые проявляли явную антипатию к раздражению" - то есть, кричали, опорожняли кишечник, мочились или неистово бегали. Импульсов тока можно было бы избежать только в случае, если бы животное случайно задело за рычаг, где проходила электрическая цепь. Правда, пауза длилась бы даже тогда самое большее три секунды. Аналогичные исследования производили с 50 крысами в Университете Рочестера (США): животным вводили кураре и наносили им удары током (Dallas Pratt: Painful Experiments on Animals, Нью-Йорк, 1977, с. 53, 54, 55).

С. Р. Скоби (S. R. Scobie) из Университета Нью-Йорка наносил удары током 48 крысам. Чтобы усилить страх жертвы, он дополнительно использовал акустический сигнал. При первых ударах животные еще в неистовстве бегали по своему ящику. Но по прошествии короткого промежутка времени они оказывались полностью парализованы от страха и без сопротивления давали возможность производить над собой эти манипуляции. Сообщение об эксперименте было опубликовано в 1972 году (Pratt, там же, с. 55,56).

Исследователи нью-йоркской больницы им. Рузвельта и Университета Рокфеллера 20 крысам удалили части спинного мозга и наносили удары током по лапам. В контрольной группе удары наносились 46 крысам, которым операцию не делали. Ученые под руководством Дж. Гиббса (J. Gibbs) выяснили, что прооперированные животные раньше начинали издавать звуки, чем контрольная группа (Pratt , там же, с. 56).

Ученые Стокманн (C. L. J. Stockmann) и Глусман (M. Glusman) из Психиатрического института в Университете Нью-Йорка имплантировали электроды кошкам в гипоталамус и подавали животным импульсы тока - в результате, у кошек наблюдались "интенсивные реакции", и животные пытались убежать. При каждой попытке бегства они получали дополнительные удары по лапам. Исследователи хотели узнать, сколько требуется ударов по конечностям, прежде чем кошки сдадутся и станут выносить удары в мозг без сопротивления (Pratt , там же, с. 57).

Джей Вайс (Jay Weiss) из Университета Рокфеллера в Нью-Йорке наблюдал, как пары крыс вели себя, когда одному из животных давали возможность избежать мозговой волны, а другое должно было все переносить. Каждый эксперимент длился 21 час, а потом животных убивали. Сообщение об исследовании было опубликовано в 1971 году (Pratt, там же, с. 57).

В Школе медицины Йельского Университета, Чикаго, с 1966 по 1974 проводили эксперименты с кошками, при этом животные получали импульсы тока через электроды, имплантированные в разные части головного мозга. Сначала у животных проявлялись следующие симптомы: расширение зрачков, искаженные от боли морды, беспокойство. Потом животные начали кричать и пробовали убегать, как только экспериментатор приближал пульт с размещенными на нем кнопками. В одном из сообщений об исследовании говорилось, что морды животных были искажены от страха (Pratt , там же, с. 61).

В больнице святого Барбанаса в Бронксе (Нью-Йорк) свиньям обжигали до 20% поверхности тела. Сообщение об исследовании вышло в 1973 году. В Медицинском Центре Нью-Йоркского Университета крысам обжигали 30% поверхности тела. Потом животным делали инъекции углерода, пока они не задыхались. В Школе медицины Университета Рочестера у крыс вызывали ожоги третьей степени. В лабораториях Бристоль в Сиракузах 15 кроликам обжигали спину. Сообщения об этих исследованиях были в 1973 году (Pratt, там же, с. 66).

В Институте Стерлинг-Винтроп в Ренсселере (Нью-Йорк) 28 собакам и 24 кошкам при помощи 200-граммового молота дробили лапы. Каждое животное получало до 135 ударов. Сообщение об исследовании вышло в 1970 году (Pratt , там же, с. 76).
В Нью-Йоркском медицинском колледже крысам в течение двух месяцев наносили импульсы тока. Перед проведением исследования ученые имплантировали им электроды в центральную часть мозга. Потом они всадили животным под кожу крохотные стимуляторы и соединили их с электродами в мозгу. Затем крысам наносили удары в течение 70 минут с 33-секундным интервалом. После каждого импульса тока животные бегали с дрожащими усами по клетке, их дыхание было неглубоким и быстрым. После двух месяцев экспериментов их всех убили (Spiegel, 14/1978).

В университетской клинике Эссена, в центральной лаборатории экспериментальной медицины крысят в течение многих дней подвергали стрессовым ситуациям, которые шли одна за другой. Их отрывали от матери и помещали в незнакомую среду. Также этих животных лишали пищи и воды, света, экспериментировали на них с использованием шума и химических субстанций (FAZ, 6 июля 1977).

Исследователи Штельцер (H. Stelzer, Харрер (G. Harrer), Пильц (G. Pilz, все из Зальцбурга) и Грюнингер (H. Grüninger, Тюбинген) вводили в мозг и в лапы подопытным животным тушь, чтобы увидеть, куда перемещается жидкость. Подобные исследования производили Фёльди (M. Földi, Зальцгиттер) и Ксанда (E. Csanda, Будапешт) (Selecta, 31 мая 1976); Юта Хаас (Jutta Haas) и ее коллеги из Клиники Вестенд (Westend) в Берлине имплантировали кроликам в глаза стальные электроды (Zeitschrift f?r EEG und EMG, 4/1973); Е. Линднер (E. Lindner) из Франкфурта опускает кошкам температуру тела до 19 градусов, и животные умирали от мерцательной аритмии ("Herz/Kreislauf", 5 Jahrgang, 6/1973).

А. Руттенберг (Aryeh Routtenberg) из Северо-Западного Университета в Чикаго с 1962 года делает эксперименты с крысами и макаками резус, и в ходе них животным наносятся удары током разной силы. Перед началом опытов исследователь разрушает некоторым животным определенные мозговые центры. Руттенберг наносит удары через электроды, имплантированные в крышу черепа. Притом он делит животных на две группы: в одной получают психотропные средства, в другой нет. Потом Руттенберг сравнивает реакцию животных на удары. Аналогичные исследования производятся в университетах Стокгольма, Лунда и Хельсинки (Scientific American, 11/1978).

Бернард Диксон (Bernard Dixon), ответственный редактор британского журнала "New Scientist", сообщил на одном научном симпозиуме в Лондоне об эксперименте на крысах, в котором проверяли их стремление выжить. Крыс бросали в емкость с водой и заставляли плавать до тех пор, пока они не умирали от истощения. Некоторые крысы плавали до 90 часов, пока не умирали (The Times, 2 ноября 1978).

Подобные примеры можно приводить сколь угодно долго. Один из обзоров опытов на животных, выполненный доктором Джорджем Сеарле (George F.C. Searle), преподавателем экспериментальной физики в Кембриджском Университете, называет, среди прочего, следующие стандартные методы: перевязывание органов выделения, интенсивное раздражение нервов, распиливание костей, агрессивное воздействие на мозг, ожоги, обваривание, погружение тела в воду до появления удушья, лишение сна, лишение всякого акустического и зрительного раздражения (депривация), выработка наркозависимости.

Точно то же самое происходит и с заключенными в странах, где режим правления - диктатура. Единственное различие состоит в том, что жертвами оказываются не животные, а люди. Между некоторыми распространенными опытами на животных и определенными способами пыток прослеживается ошеломляющее сходство.

Так, в Аргентине повседневностью является обращение к следующим методам пыток: импульсы тока по яичкам, пенису, рукам, вискам и верхней части туловища заключенных; искалечение гениталий, рассечение без наркоза, ампутация конечностей при помощи электрической пилы, нанесение ожогов, вырывание ногтей на руках и на ногах, снятие кожи лица, удары по телу, погружение тела в воду, лишение всякого акустического и оптического раздражения (Ulrich Pramann, Peter Fuchs, Hajo Heussen, Monika Lopez, Klaus Humann: Fussball ind Folter - Argentinien 78, Reinbek, 1978, S. 82, 83, 84).

В Южной Африке политическим заключенным наносили такие сильные удары током, что, как сообщали жертвы, информацию из них словно выжигали. Другим арестантам вставляли проволоки в уши до тех пор, пока они не теряли внутреннюю оболочку и не утрачивали слух. А других подвешивали вниз головой на столб и били (FAZ, 20 июня 1978).

В Гвинее заключенных сильно ударяли током и избивали. Кроме того, их подвешивали за голеностопный сустав, при этом головы их были погружены в воду, а затем им надевали кандалы либо вырывали ногти на руках. Также часто наносятся ожоги (FR, 23 июня 1978).

В Эфиопии арестантов избивают или опускают в горячее масло. Кроме того, палачи им вырывают ногти на руках и на ногах (Süddeutsche Zeitung, 16 ноября 1978). В Персии (Иране) арестантам наносили удары по подошвам ног, ожоги сигаретами, лишали их сна и погружали в воду на целый день. Имело место даже использование крапивы (Frankfurter Rundschau, 12 декабря 1978).

В Советском Союзе оппозиционерам давали психотропные вещества до тех пор, пока у них не начинались галлюцинации, и они не давали ложные признания; пациентов психиатрических клиник посредством уколов удерживали в сумрачном состоянии, и у них развивался такой сильный стресс, что имела место сильная агрессия. В случае непослушания использовались все три метода: аминазин вызывает у пациентов своего рода сон, они впадают в полную апатию и теряют всякий интерес к происходящему с ними. С другой стороны, сульфазин вызывает сильную боль и повышение температуры. Самый страшный метод пыток - так называемое обматывание: жертву со ступней до плеч заворачивают во влажную простыню, соединенною пеньковой веревкой, или в мокрую парусину. По мере высыхания материя стягивается, причиняя сильную боль и жжение по всему телу. При его использовании пациент вскоре теряет сознание, после чего сверток немного ослабляют, так, чтобы жертва снова пришла в себя - и процедуру повторяют по второму кругу (Die Welt, 22 июля 1978).

В Чили и Румынии палачи из всех медикаментов предпочитают психотропные вещества. Например, пентотал делает арестантов болтливыми. Напротив, скополамин блокирует определенные функции мозга, прежде всего память, и блокирует свободную волю, чтобы заключенный не мог врать. Также им часто дают галоперидол, плегомазин и мажептил (Die Welt, 21 ноября 1978).

Равным образом часто используют кураре, стрельный яд латиноамериканских индейцев: из опытов на животных известно, что это средство парализует мускулатуру, но не влияет на сознание и чувствительность к боли. При такой подготовке на жертве можно проводить самые болезненные эксперименты, а обороняться она не в состоянии. Результатом оказываются прежде всего удушье и страх смерти. Чтобы жертва не задохнулась, ей делают искусственное дыхание - метод, зарекомендовавший себя в ходе опытов на животных.

При экспериментировании на животных прибегают также к вызыванию наркомании. Так, Либер (C. S. Lieber) из нью-йоркской больницы "Маунт Синай" (Mount Sinai) в течение 15 лет делал разным видам животных инъекции алкоголя - он преимущественно использовал обезьян по причине их сходства с человеком. В ходе одного из экспериментов у двух павианов из 13 алкогольная зависимость оказалась настолько сильной, что у них развилась белая горячка. Либер опубликовал результаты своего исследования в 1972 году. В ходе аналогичных экспериментов в Нью-Йоркском Университете, животным вводили столько алкоголя, что у них начинались конвульсии, а позже они слепли (Pratt, там же, с. 87).

В Университете Миссури для опытов с алкоголем использовали свиней. Животные должны были в день выпивать как минимум литр алкоголя (Darmst?dter Echo, 1 февраля 1977). Гэйлорд Эллисон (Gylord Ellyson) из Психологического института в Университете Калифорнии (Лос-Анджелес) вводил крысам лекарства, которые вызывали либо депрессию, либо страх. Исследователь хотел знать, будут ли те животные, которые находятся в состоянии депрессии или страха, больше пить ("warum", 7/1978).

Когда речь идет о животных, то пытки, связанные с наркотиками, бывают особенно жестокими, потому что животные, в отличие от людей, никогда не станут потреблять наркотики добровольно. И эксперименты на вызывание у животных, например, алкогольной зависимости и алкогольного отравления оказывались сопряжены с серьезными трудностями, потому что животные отказывались от алкоголя уже из-за его запаха и вкуса. "Только при помощи специальных мер удавалось их заставить выпить алкоголь в таком количестве, которое необходимо для выработки зависимости и отравления", - пишет экспериментатор Вильгельм Фойерляйн (W.Feuerlein). Под "специальными мерами" Фойерляйн имеет в виду, среди прочего, связывание животных, электрическое раздражение мозга, сильный стресс, лишение пищи или использование венных катетеров (W. Feuerlein: "Alkoholismus - Missbrauch und Abhängigkeit", Stuttgart, 1976).

Прежде всего, некоторые медики делают эксперименты на животных. Другие помогают им. Ибо в конце концов только врач может верно оценить, каким образом и насколько интенсивно заключенного можно пытать, чтобы он не умер. Точно так же только врачи могут решить, какой вид пыток в какой ситуации представляется подходящим. В Чили и Аргентине было доказано, что врачи принимают участие в пытках: они помогают поддерживать жизнь у жертвы с целью выпытать из него как можно больше показаний (Pramann, Fuchs, Heussen, Lopez, Humann: там же, с. 82, 83, 84). Кроме того, с 1975 года вводится все больше медико-психологических методов пыток (мягкие пытки), при которых необходимо сотрудничество врачей, психиатров и психологов. Потому что только врачи могут возвратить арестанта в прежнее состояние настолько, что его можно пытать заново.

Уже немногие описанные здесь опыты на животных и методы пыток показывают, что даже пытки представляют собой экспериментальную ситуацию. Палач обращается со своей жертвой так же, как бесчисленные экспериментаторы с животными - жертвы заменяют друг друга. Ученый низводит своих подопытных животных до простых измерительных инструментов, до поставщиков якобы необходимых данных, а палач рассматривает свою жертву как источник информации. Большинство экспериментаторов, равно как и палачи, не считают, что подопытные животные и арестанты - это живые, чувствующие существа. Обе группы утверждают с пристрастием, что их жертвы не страдают. У подопытных животных, среди прочего, полностью отрицают способность испытывать мучения. Третий метод оправдания заключается в том, что они внушают самим себе и общественности, что эксперименты, соответственно, и пытки, необходимы ("для блага человечества", "для спасения от политических врагов"). Если эти псевдоаргументы терпят неудачу, то экспериментаторы и палачи начинают рассуждать о том, что действуют по поручению и всего лишь выполняют свой долг. Вот почему среди экспериментаторов и палачей так много людей послушных власти, неуверенных в себе, со слабым внутренним "я" и поэтому легко подчиняющихся.

Американский ученый в сфере общественных наук Стэнли Милгрэм (Stanley Milgram) доказал, что, как правило, только меньшая часть населения готова отказаться выполнять приказ о пытках. Эксперименты Милгрэма (он велел его участникам мучить человека, и они не знали, что жертвы на самом деле нет) так важны для исследований пыток потому, что они опровергают представление, будто бы палачами становятся только ненормальные. Напротив, Милгрэм доказал, что типичный мучитель - вовсе не психопат. В принципе, им может стать каждый, при наличии определенных психических, социальных и политических предпосылок.

Пытки - это самая непосредственная и прямая форма господства одного человека надо остальными. То же самое касается экспериментатора и подопытных животных. Кажется, что предпосылки пыток заключаются в картине мира у палача, согласно которой, люди делятся на тех, кого можно мучить и кого нельзя. Это различие может базироваться, например, на расе, цвете кожи, национальности, религии, социальном классе или мировоззрении. В этом отношении жертву также не выбирают: она с самого начала не достойна человечного отношения. А животное - тем более. Вот почему так много исследователей готово мучить подопытных животных.

Прежде всего именно те приемы, которые используются при "мягких" пытках, дают ученым дополнительные возможности оправдания, потому что здесь они оказываются интегрированы в нейтральное, якобы научное и объективное исследование (Psychologie Heute, 3/1978). Оправдываются даже исключительно жестокие опыты на животных, потому что их результаты необходимы - как заявляют многочисленные экспериментаторы, во имя прогресса надо животных приносить в жертву.

Такие представления формируются уже в ходе получения медицинского образования. Итальянский психиатр Франко Базалья (Franco Basaglia) описывает это следующим образом: "В течение 12 лет я был ассистентом на медицинском факультете в Университете Падуи. Там я усвоил и осознал всю логику подавления, то, как рождается палач (Psychologie Heute, 12/1977).

Последствия такого положения вещей описывает доктор Юрий Новиков, психиатр, советский эмигрант: "История психиатрии свидетельствует об одном - эта отрасль медицины особенно хорошо соответствовала цели власть имущих зажимать тиски. И это относится не только к Советскому Союзу и не только к диктатурам… Психиатрия превратилась в систему политического подавления - в карательную медицину" (Stern, 17/1978).

Односторонняя естественнонаучно-экспериментальная, материалистическая наука игнорирует почти все, что не видно снаружи и что нельзя измерить при помощи аппаратов. И именно медицинское образование с его бесчисленными опытами на животных уменьшает внимание к жизни, притупляет чувства у большинства студентов, делает их совершенно нечуткими к жизни. В начале 1979 года студенты-медики из Университета Гамбурга в ходе дискуссионного мероприятия подтвердили это.

А потом уже нельзя исключать перехода на людей. О том, насколько прост переход от опытов на животных к опытам на людях и к пыткам, лучше всего свидетельствуют эсэсовские врачи в Третьем Рейхе: жестокие эксперименты, прежде совершавшиеся на животных, стали потом проводиться на заключенных концентрационных лагерей. На Нюрнбергском процессе эти медики оправдывали свои исследования на людях аргументом, что опыты на животных не давали надежных результатов.
При всех различиях в положении заключенных концлагерей и подопытных животных прослеживаются некоторые поразительные сходства. Арестантов лишают человеческого достоинства и низводят до безымянных номеров. Нацисты рассматривали "недолюдей" в лучшем случае как временную дешевую рабочую силу, и если ее использовать больше было нельзя, то она кончала свою жизнь в газовой камере.

Подопытные животные также оказываются обезличены и низведены до номеров. Экспериментаторы пренебрегают жизненными интересами и потребностями своих жертв, животные для них всего лишь дешевый источник полезных данных, предмет одноразового употребления, который используется массами - Холокост в лабораториях. Разумеется, экспериментаторы - не нацисты и не палачи, напротив, это обычные, взаимозаменяемые среднестатистические люди с сомнительным отношением к жизни, типичные представители нашего века равнодушия.

Они есть везде. В США и в СССР производились попытки влиять на человеческое поведение с помощью приемов, отработанных на животных. Так, руководитель американского Центрального разведывательного управления адмирал Стэнсфильд Тернер (Stansfield Turner) признался, что его организация с 1953 по 1964 год в 154 университетах, больницах и тюрьмах проводила испытания лекарств на людях. Цель исследований, среди прочего, состояла в том, чтобы нарушить половую жизнь испытуемых, вызвать у них расстройства памяти и ненормальное поведение. Чаще всего при проведении экспериментов людей не уведомляли о них. Таким образом ЦРУ хотела испробовать методы, которые бы противостояли новым способам промывания мозгов, разработанным в Советском Союзе (ДПА - Deutsche Press Agentur, информационное агентство ФРГ, 4 августа 1978).

В начале 1960-х годов американские секретные службы зашли еще дальше: ЦРУ искала возможности дистанционно управлять людьми. При этом подопытных людей, прежде всего психических больных, предполагалось склонять к определенным моделям поведения - подобные эксперименты производятся, например, с обезьянами в лабораториях Райта-Паттерсона в Огайо, и животным в мозг имплантируют крошечные радиоприемники (Рейтер, 1 сентября 1977).

К экспериментам неоднократно прибегала организация помощи пленникам "Международная амнистия": в 1976 году ее датское отделение заказало опыты, в ходе которых животным наносили массированные удары током и снимали им кожу раскаленным железом. "Амнистия", согласно утверждениям, хотела исследовать, остаются ли после определенных пыток следы и длительные повреждения - как будто недостаточно жертв пыток, которых можно обследовать (Ассошиэйтед Пресс, 1 июля 1977).

Противники опытов на животных всегда сталкиваются с возражением, что, чем беспокоиться о животных, им следовало бы позаботиться о людях. Кто так рассуждает, тот упускает из виду между приукрашенными наукой мучениями животных и пытками. Гуманитарные и политические организации так мало преуспели в своей всемирной работе, направленной на устранение пыток, не в последнюю очередь потому, что они остановились на полпути: они борются против мучений людей, но, очевидно, не против мучений животных. Вместе с тем, гуманизм не поддается разделению. Если общественность некритично относится к жертвам в виде животных, то в один прекрасный день ей не будет трудно принять первые человеческие жертвы. Ибо тот, кто проводит на животных болезненные эксперименты, кто их оправдывает или как минимум принимает, кто рассматривает подопытных животных лишь в качестве дешевых изделий разового пользования, может рано или поздно сделать то же самое по отношению к человеку - жертвы здесь взаимозаменяемы. Такие люди становятся безразличными наблюдателями, для которых важно только измеримое. А человечество измерить нельзя.

Подводные шпионы

Летом 1977 года американское Министерство обороны сообщило, что США могут произвести такое оружие, которое убивает людей, но сохраняет здания, транспортные средства, улицы и мосты, и название его - нейтронное оружие. Его тестировали на животных.

В течение двух лет, с 1975 по 1977, американские военно-морские силы проводили в Исследовательском центре Бетесды исключительно жестокие эксперименты на обезьянах - с их помощью проверяли лучевое воздействие нового оружия. Животных медленно убивали при помощи разных, но всегда высоких доз мощных лучей. Цель эксперимента заключалась в том, чтобы установить, как долго люди сохраняли бы жизнеспособность при интенсивном излучении от нового радиоактивного оружия.
За умирающими обезьянами наблюдали военные ученые, которые прежде всего хотели получить исходные данные о том, как долго, например, солдаты при действии радиоактивного излучения способны ехать на танке и пользоваться оружием. С этой целью до начала эксперимента обезьян приучили к управлению макетами транспортных средств (Ассошиэйтед Пресс, 18 мая 1977).

Для производства оружия ученым сначала надо было выяснить, какое именно количество гамма-лучей убивает человека. Данные эти были получены через эксперименты на обезьянах. Их облучали энергией в 4600 рад (единица поглощённой дозы ионизирующего излучения) и заставляли выполнять тяжелую работу. Спустя 8 минут 80% были уже не в состоянии ее выполнять, а по прошествии периода от 7 часов до 6 дней все они умирали. Для сравнения: когда человеку делают рентгеновский снимок зуба, то он получает один рад (Die Zeit, 28/1977). Сопротивляемость у животных оказалась огромной. Радиобиологи обычно исходят из того, что человек в лучшем случае способен получить дозу 500 рад и при этом не умереть сразу же (Sonntagsblatt, 28/1977).

Американское Министерство обороны (Пентагон) изучало на обезьянах и последствия взрыва нейтронной бомбы: ученые помещали животных на полигон и взрывали подрывные шашки на разном расстоянии. Те обезьяны, которые находились в 700 метрах от места взрыва, умирали в течение 48 часов в страшных мучениях. Те животные, которые были в 900 метрах, утрачивали способность двигаться и умирали через несколько дней. А те обезьяны, которые оказались на расстоянии 1400 м от взрыва, оставались живы на протяжении нескольких недель (International Herald Tribune, 7 ноября 1978).

В Ветеринарном Колледже Нью-Йорка крыс подвергали радиоактивному облучению, а затем помещали их на большую металлическую пластину, по которой наносили удары током. В зависимости от того, насколько быстро животные спрыгивали с пластины после получения удара током, менялась доза облучения: до тех пор, пока животные не утрачивали способность двигаться и оставались лежать на пластине, невзирая на получение до 18 ударов за 2 минуты (Dallas Pratt: Painful Experiments on Animals, New York, 1976. S. 63, 64).

Брукхейвенская Национальная лаборатория, получающая поддержку от Американской комиссии по атомной энергии и располагающаяся в Аптоне (Вест-Айленд) и Нью-Йорке, в 1972 году использовала в экспериментах на облучение 13500 крыс, 36000 мышей и "небольшие количества" других животных. Для аналогичных исследований в лабораториях Рочестерского Университета в том же году использовали 66000 мышей, 33000 крыс, 2900 хомяков, 910 кроликов, 900 собак и 1000 других животных, чей вид не указали. (Pratt, там же, с. 64).

Советский Союз в 1958-1961 гг. на полигоне близ города Кыштым на Урале изучал действие атомного взрыва. На той территории была построена искусственная деревня, и ее немногочисленными жителями были козы и овцы. Ученые исследовали последствия 20-мегатонного взрыва. Результат: вся деревня была стерта с лица земли (там же, 27 ноября 1977).

Химики из лаборатории Харуэлл (Harwell) Британской службы защиты от радиации исследовали в ходе опытов на животных, можно ли повреждения от плутония обратить вспять. С этой целью они скармливали хомякам растворимые соли плутония, а затем через брюшную полость вводили противодействующее средство. В другом случае хомяков заставляли вдыхать частицы плутония (Nature, 27 октября 1977).

Многие виды оружия до введения в действие проверялись на животных. Это начинается уже при разработке новых оружий. Например, шведские военные врачи свиньям, получившим наркоз, наносили при помощи пулемета серьезные раны живота, чтобы проверить действие новых патронов. Потом ученые смотрели, умрут ли животные после пробуждения от наркоза или останутся живы (Stern, 35/1978).

В ходе опытов на животных разрабатываются и проверяются также химические, биологические и бактериологические орудия. Дефолиант диоксин, который использовался американцами во Вьетнаме, и который в 1976 году при взрыве в итальянском местечке Севезо причинил серьезный вред здоровью людей и животных, еще в 1960 году тестировался в Национальном институте здравоохранения (г. Балтимор, штат Мэриленд) на морских свинках и мышах. Исследование, о котором стало известно в 1969 году, благодаря целенаправленному разглашению тайны, указывается, что морских свинок убивает уже миллионная часть грамма диоксина. Кроме того, у подопытных животных он приводил к мертворождениям и выкидышам, повреждениям печени и почек, а также к генетическим дефектам (FR, 6 октября 1977). А Советский Союз проверял бактериологическое оружие на животных уже в 1935 году (FAZ, 13 декабря 1978).

Врачебный журнал "срочно" выпустил несмелые сообщения о том, как последствия взрыва исследовались на животных. В сообщении указывается, что ученые хотят знать, "в какой очередности какие органы и в какой мере будет повреждены, и восстановятся ли поврежденные органы у выживших животных". Из того же выпуска журнала (5/1971) следует, что Федеральное министерство обороны иногда предоставляет свои объекты исследования университетам и институтам, получающим государственное финансирование. Так, Институт Макса Планка в Мюнхене из этических соображений отказался от проекта по изучению последствий нервно-паралитического газа, но фармакологический институт Университета Кила провел их.

Чтобы проверить, как быстро люди под воздействием лазерного облучения слепнут, исследователи лаборатории ВВС США Райт-Петерсон облучали глаза обезьянам до тех пор, пока их органы зрения не сварились в самом прямом смысле слова, и жидкость глазных яблок не начала испаряться. Аналогичные опыты делала группа исследователей под руководством Дольфа О. Адамса (Dolph O. Adams) в Объединенном отделе военно-медицинских исследований и разработок (Joint Army Medical Research and Development Command) в Филадельфии (Science, 177/1972).

C 1960 года США и СССР пытались выяснить, можно ли для военных целей использовать телепатию. В то время как Америка работала с добровольцами, Советский Союз экспериментировал на животных. Военные моряки брали новорожденных кроликов в подводную лодку, которую погружали под воду. Мать оставалась в лаборатории на суше, и ей имплантировали в мозг электроды. Потом кроликов, находящихся под водой, убивали в определенное время. Всякий раз, когда один из ее детенышей умирал, у матери наблюдались сильные электрические реакции ("Leben und Erzetzen". 28.1971).

Американский военно-морской флот потратил три миллиона долларов на исследование того, сколько дельфины могут пребывать под водой. Во вьетнамскую войну на американской базе Кам-Ранх-Бей (Cam Ranh Bay) проводились эксперименты с 80 дельфинами, и они должны были дать ответ по поводу того, могут ли эти животные быть подводными шпионами. Бывший служащий ВМФ Майкл Гринвуд (Michael Greenwood) сообщил, что животных обучали в том числе убивать неприятельских водолазов и транспортировать взрывчатые вещества (FR, 8 декабря 1977).

В 1973 году Индия импортировала на опыты 50000 макак резус, в 1977 году было вывезено еще 20 тысяч обезьян. Большинство этих животных отправились в американские приматологические центры. Когда стало известно, что часть животных, отправленных в вашингтонский армейский госпиталь Уолтера Рида, предполагалось использовать для военных исследований, то индийское правительство решило их вывоз прекратить. Запрет на экспорт вступил в силу 1 апреля 1978 года. Его мотивировали сообщениями Международной Лиги защиты приматов, согласно которой, животных использовали для ядерных исследований и испытаний нейтронного оружия.

Иногда для военных исследований оказывались полезны даже побочные продукты приматологических центров. Когда в 1967 году в марбургской компании "Берингверке" (Behringwerke) и во франкфуртском Институте Поля Эрлиха от инфекции умерли 25 обезьян и семь ученых (Spiegel, 11/1972, в профессиональных кругах с тех пор говорят о марбургской "обезьяньей эндемии"), то весь вирусный материал британских Военно-воздушных сил был изъят и ввиду своей колоссальной эффективности превращен в бактериологическое оружие.

Сообщения о военно-медицинских исследованиях позволяют сделать как минимум осторожные выводы о масштабе и стоимости опытов на животных в военной сфере. Так, в ФРГ ежегодные расходы на военные исследования возросли с 2,9 миллионов дойчмарок в 1969 году до 5,3 миллионов дойчмарок в 1976 году. Всего за этот промежуток времени было выполнено 214 военных заданий, которые, согласно профессору доктору Эрнесту Ребентишу (Ernst Rebentisch), генерал-лейтенанту медицинской службы, для гражданских исследований "имеют второстепенную значимость" (PPL, 22 августа 1977).

Подготовка к войне получала выгоду в том числе и от опытов на животных в космических исследованиях. Собака Лайка стала первым животным, отправленным в космос. С тех пор США и Советский Союз запустили в космос тысячи других животных, прежде всего обезьян и крыс. Оборонная индустрия, которая участвовала в космических исследованиях как финансово, так и технически, в результате получила сведения об органических и психических изменениях, происходящих в условиях невесомости, при ускорении полета, изменении атмосферного давления, космическом излучении и одиночестве на протяжении недель. Для животных космические полеты означали верную смерть: они либо умирали во время полета, либо же их убивали после возвращения для дальнейших исследований (FAZ, 24 августа 1978).

При экспериментировании на животных в космических исследованиях, как и в медицине, фармакологии, биологии и зоологии, делается фактически непосредственный переход от животных к человеку. Несмотря на многочисленные опыты на животных, ученые недовольны результатами своих экспериментов, и желание испробовать все на людях живо.

Так, начиная с 1970-х годов, многие тысячи советских солдат были отправлены в область с повышенной радиацией, чтобы пронаблюдать на них последствия атомного взрыва. Позже у 70% солдат были установлены серьезные нарушения вследствие облучения, и они нуждались в медицинской помощи даже спустя три года (Ассошиэйтед Пресс, 29 декабря 1976).

В 1961 году в одном химическом центре близ Балтимора американская армия испытывала нервно-паралитический газ на 20 солдатах. Газ вводили им через рот и посредством инъекций. Один солдат, который добровольно согласился участвовать в этом опыте, но не знал подробностей, по окончании исследования попал в больницу и проходил лечение от шизофрении (Ассошиэйтед Пресс, 27 декабря 1977).

Советские военные исследователи хвастались экспериментами, нацеленными на повышение смертоносности имеющегося и вновь разработанного бактериологического и химического оружия. В рамках этих исследований отряды военных подвергались действию токсичных жидкостей и газов (Рейтер, 30 января 1978).

С 1949 по 1969 американская армия проводила эксперименты по распространению чумы, желтой лихорадки, сибирской язвы и сыпного тифа. Люди, проводящие испытания, в общей сложности 239 раз выясняли на разных военных базах, каким образом можно вести бактериологическую войну. В ходе испытаний множество людей погибло и серьезно заболело. В одном только форте Деррик (Мэриленд), американском центре исследований бактериологического оружия, заболело 456 человек, а трое умерли. С 1942 года, когда по распоряжению президента США Франклина Д. Рузвельта началась программа исследования бактериологического оружия, США произвели восемь разных групп боевого отравляющего оружия и тестировали его в том числе на арестантах тюрьмы Огайо (Spiegel, 21/1977).

31 августа 1957 года американская армия взорвала в пустыне Невада атомный заряд "Smoky". Через несколько часов после взрыва военные отправили на зараженный полигон 1140 солдат. До сегодняшнего дня американское министерство обороны держит в тайне силу облучения, которой подвергли солдат. Очевидно, армия была довольна результатами опытов на людях; в одном из докладов указывалось: "Не было никаких оснований беспокоиться за использовавшиеся войска".

Но на испытании ядерного оружия "Smoky" эксперименты ни в коей мере не закончились: в пустыне Невада продолжались до 1962 года. И всякий раз для них использовали солдат. По оценке Пентагона, с 1948 по 1962 в ядерных исследованиях приняли участие до 300 тысяч солдат, и как минимум 40 тысяч из них подвергались прямому воздействию радиации. Позднее 2400 участников заболели раком либо лейкемией (Spiegel, 37/1978).

Опасные монеты

Ежегодно в ФРГ для научных исследований используют около 15 миллионов животных, и если они не умирают в ходе эксперимента, то их убивают позже. Во всем мире для исследований используют ежегодно около 300 миллионов животных. Большая их часть приходится на долю индустрии. Наука и промышленность вновь и вновь заверяют, что хотят сокращения количества экспериментов на животных из-за одной только высокой их стоимости. Законодатели виноваты в том, что они постоянно повышают требования к новым продуктам.

На самом деле все больше и больше опытов на животных предписывают главным образом службы здравоохранения, которые якобы хотят безопасности. С другой стороны, обращает на себя внимание то, что фирмы, которых это касается, не возражают. Некоторые предприятия делают опыты на животных добровольно, потому что эксперименты, несмотря на их растущую стоимость, помогают увеличивать сбыт товаров. Огромные инвестиции в работу с животными дают фирмам возможность простимулировать спрос на товары - они ссылаются на их "научно доказанную" практическую ценность. Опыты на животных создают иллюзию безопасности и эффективности продукта, которая на самом деле отсутствует, но повышает у потребителей желание купить и, следовательно, прибыль для производителей.

В рекламных фразах, типа "клинически протестировано" или "научно доказано", всегда задействованы опыты на животных. Речь идет о клинической проверке на людях, которые согласились на нее добровольно и чаще всего за деньги, но клинические испытания без ранее проведенных опытов на животных практически невозможны. Если речь идет о "научной проверке", то имеются в виду почти исключительно опыты на животных.

Большинство промышленных опытов на животных проводятся не только фармацевтической промышленностью, которая занимает промежуточную позицию между медициной и бизнесом, но и косметическими фирмами. Кроме того, на миллионах животных проверяют действие новых химических веществ, пестицидов, обувных кремов, пластиков, спреев, сигарет, зубных паст и даже продуктов питания.

Уже много лет нам предлагают продукты в упаковках из искусственных материалов. В 1974 году впервые появилось подозрение, что два из них, поливинилхлорид и полистирол, выделяют в продукты вредные вещества. Производители синтетических материалов начали защищаться: как заявил доктор Вернер Фрайеслебен (Werner Freiesleben), председатель Комиссии по токсичности винил хлорида в Европейском объединении производителей искусственных материалов (г. Брюссель), многочисленные эксперименты в разных странах ни разу не свидетельствовали о канцерогенном действии. И действительно, американские исследования на хомяках, крысах и мышах не заставили заподозрить, что полистирол вызывает рак (Stern, 38/1978).

Но для общества защиты потребителей опыты на животных не являются веским доказательством: по мнению управляющего Иоганнеса М. Яшика (Johannes M. Jaschik), есть повод для беспокойства в связи с тем, что, как минимум стирол, содержащийся в полистироле, оказывает канцерогенное действие, проявляющееся в долгосрочной перспективе, и, до тех пор, пока подозрения не исчезли, запретить следовало бы оба вещества. Подозрение это обосновано: очень уж много работников американских фирм, работающих с данным материалом, заболели лейкемией (Stern, 38/1978).

Комиссия Центральной ассоциации содействия исследованиям, которая была уполномочена проверить вред для здоровья рабочих веществ, отчасти последовала совету Общества защиты прав потребителей: в августе 1977 года винилхлорид был включен в группу веществ, которые "на основании опыта могут вызывать у людей злокачественные новообразования". Это последняя ступень перед рекомендацией запретить (Ассошиэйтед Пресс, 11 августа 1977).

Работники Дюссельдорфского института гигиены воздуха и исследований силикоза с 1 октября 1976 года по 31 декабря 1978 года заставили крыс, мышей и морских свинок, в том числе беременных самок, вдыхать пары хлорида свинца, печные газы угля и древесины, чтобы пронаблюдать последствия отравления свинцом. Европейское сообщество внесло 439000 дойчмарок в это исследование стоимостью в 1,5 миллионов марок. Эксперименты делались профессором Х. В. Шлиткёттером (H. W. Schlittk?tter) из Дюссельдорфского университета (Пресс-служба AGZ, 9/1978).

Через семь месяцев комиссии Европейского общества, очевидно, пришло на ум, что желательные результаты можно получить по-другому: в апреле 1977 года комиссия заказала программу по исследованию нарушений, происходящих в человеческом организме вследствие свинца. Для этой цели 12000 добровольцам из стран-членов Европейского сообщества взяли анализы крови и смотрели, что происходит со взятой кровью при взаимодействии со свинцом (Ассошиэйтед Пресс, 12 апреля 1977). Год спустя профессор Шлиткёттер, наконец, тоже догадался помочь иным образом, не через опыты на животных: его институт, проводя исследования на 800 детях в Дуйсбурге, выяснил, что свинец может повлиять на интеллект (в Дуйсбурге концентрация свинца в воздухе особенно высока) (FR, 28 октября 1978).

Аналогичные исследования проводили ученые из гамбургского Управления по защите окружающей среды (Leitstelle Umweltschutz), чтобы выявить нарушения, происходящие в организме от вредных веществ: они регулярно на протяжении шести месяцев получали от десяти разных парикмахеров волосы, срезанные у детей и молодых людей. Потому что волосы особенно хорошо доказывают наличие вредных веществ (FR, 14 февраля 1979).

В США также не на животных, а посредством клинических исследований было установлено, что бензол может быть опасным - люди, которые соприкасались с парами бензола, чаще других заболевали лейкемией. В ФРГ бензол уже давно считается "канцерогенным рабочим веществом" (SZ, 2 сентября 1977).

Хотя опыты на животных проводились в большом количестве и с колоссальными финансовыми затратами, они внесли мало явности в вопрос о том, опасно ли вещество человеку, и в какой концентрации или дозе". Так охарактеризовал экспериментальные исследования, направленные на изучение действия инсектицида ДДТ, токсиколог Дитрих Хентшлер (Dietrich Hentschler). При длительном скармливании очень высоких доз ДДТ у некоторых линий мышей появлялись опухоли в печени, которые, по мнению некоторых специалистов, являются предшественниками рака, но "они не имеют никакого сходства с раком печени у людей. Подобные опухоли наблюдались у использованных мышей и без кормления ДДТ", - пишет Хентшлер.

В 1973 году в США ДДТ запретили на основании результатов опытов на животных. В 1978 году Национальный институт рака в США представил результаты двухлетнего исследования на мышах и крысах, которых в течение 78 недель кормили ДДТ, и у которых рак не развился - и из этого следовало, что ДДТ не является канцерогеном (International Herald Tribune, 11 октября 1978). Результаты наблюдения за рабочими, которые годами участвовали в производстве ДДТ, подтвердили это: хотя концентрация ДДТ в их жировой ткани была в 300 раз выше, чем у остальных групп населения, вреда здоровью не наблюдалось (Гентшлер в Hans Schaefer: "Folgen der Zivilisation", Frankfurt/M., 1974).

Австралийские ученые в 1977 году разработали ряд новых инсектицидов, которые, по указанию министра науки Джеймса Вебстера (James Webster), имеют "мировое значение" и уже в 1981 году могли выйти на рынок. Вебстер сказал, что новые продукты по своему действию на вредных насекомых принадлежат к самым сильным в мире, а для других животных и людей совершенно безопасны. Его оптимизм был связан с исследованиями на мышах, которым вводили инсектицид в большой концентрации, но это не оказывало на них никакого действия (Ассошиэйтед Пресс, 7 ноября 1977 года). Других результатов работы с этим средством пока нет - особенно результатов клинических исследований на людях и наблюдений о том, как оно воздействует на окружающую среду.

В 1970 году американская Администрация по пищевым продуктам и лекарственным препаратам запретила использование цикламатов (искусственных подсластителей). Американская сахарная индустрия предоставила Администрации сообщения об исследованиях, согласно которым, цикламат вызывает у крыс рак мочевого пузыря. Миллионы американцев, страдающих диабетом и придерживающихся диеты, были вынуждены сразу отказаться от привычного подсластителя. Только по прошествии некоторого времени выяснилось, что при опытах на животных сахарная индустрия провернула хитрый трюк: она хотела создать дурную репутацию цикламату и сахарину и таким образом избавиться от своего надоедливого конкурента. Потому что доза подсластителя, которую получали подопытные животные, соответствовала той, которую человек получал бы при ежедневном потреблении 583 бутылок лимонада (S?ddeutsche Zeitung, 9 ноября 1978 года).

Канцерогенное действие цикламата на человека еще не доказано. Наоборот. В июле 1978 года клиническое исследование, проведенное в Университете Мэриленда, выяснило, что этот искусственный подсластитель нельзя заподозрить в канцерогенности. Наблюдения велись за 519 пациентами с раком мочевого пузыря и 519 здоровыми людьми. Доктор Ирвинг Кесслер, который руководил исследованием, заявил, что для предсказания канцерогенности у человека опыты на животных не имеют никакой ценности: "Разные виды реагируют на одинаковые внешние факторы по-разному" (Ассошиэйтед Пресс, 24 июля 1978 года).

Поскольку лишь немногие курильщики готовы отказаться от сигарет, в ходе опытов на животных были разработаны якобы легкие сигареты. Соответствующие исследовательские работы велись уже более 20 лет (Ассошиэйтед Пресс, 1 июля 1977 года). Речь шла прежде всего об уменьшении вредных веществ в сигаретах и о действии измененных таким образом сигарет. Один только Исследовательский Совет по курению и здоровью, который был основан в 1975 году в Гамбурге и финансировался в том числе и табачной промышленностью, к 21 января 1978 года заказал в общей сложности 34 исследовательских проекта. Тысячи животных, главным образом собаки породы бигль, кролики, макаки резус и шимпанзе принудительно вдыхали сигаретный дым. На исследование было выделено почти 10 миллионов дойчмарок (ДПА, 23 января 1978), но менее опасным курение ни в коей мере не стало.

Рекорд по исследованиям курения принадлежит двум американским медикам. И их имена - доктор О. Ауэрбах (O. Auerbach) и доктор Е. Хаммонд (E. Hammond). 86 биглей, отобранных ими для эксперимента, должны были в течение двух с половиной лет вдохнуть такую дозу вредных веществ, которая бы соответствовала выкуриванию 415000 сигарет (Dallas Pratt: Painful Experiments on Animals, New York, 1976). Несмотря на эту колоссальную нагрузку, раком заболели лишь 12 подопытных собак. У человека столь обильное потребление сигарет (почти 500 штук в день) ведет к сильнейшим, порой смертельным отравлениям.

В американских парикмахерских и салонах красоты висят плакаты, предупреждающие о том, что краски для волос могут вызвать рак. Их автор - Администрация по пищевым продуктам и лекарственным препаратам. Национальный институт рака предоставил ей результаты опытов на животных, согласно которым, два химиката, которые используются в красках для волос (фенилдиамин и его сульфат), вызывают у мышей и крыс рак кожи, лимфатической системы и щитовидной железы. Но те дозы сомнительных веществ, которые скармливались животным, были совершенно абсурдны. Если их пересчитать на человека, то женщина должна была ежедневно выпивать до 25 бутылок краски для волос. В случае с людьми канцерогенное действие этих веществ доказать не удалось (Spiegel, 30/1978).

В мае 1978 года финский экспериментатор Кай Эдвард Сетяля (Kai Edvard Set?l?) дал надежду лысым. По его сообщению, в ходе экспериментирования на швейцарских мышах (линия, которая не имеет меха), он нашел средство, которое стимулирует рост волос. Сетала испытал раствор на более чем 40000 животных - и результат оказался положительным. Потом он испробовал средство на 300 пациентах. Оно должно было подействовать - но только тогда, когда выпадение волос не связано с болезнью и передается по наследству. Это относится к 90% лысых мужчин (Hamburger Morgenpost, 27 мая 1978). Пересадка искусственных волос тоже оказалась безуспешной - пациентам угрожали серьезные инфекции и кровотечения, к тому же, у них выпадали остававшиеся собственные волосы (FAZ, 28 февраля 1979).

Эксперименты по проверке косметики не только сомнительны, но и в большинстве своем жестоки.

В специализированных журналах британских производителей косметики можно найти сообщения о "последовательном снятии слоев кожи по направлению вниз до необходимой глубины", то есть, до кровоточащего мяса. Ни слова про обезболивание (Richard D. Ryder: Victims of Science, London, 1975).

Фирма "Шанель" сажала виверр в клетки с температурой, как в духовке, чтобы простимулировать выделение определенного секрета (ДПА, 16 марта 1977).

Кроликам в лабораториях косметической индустрии втирают в глаза неразбавленный шампунь. Лапы им фиксируют, так что они не могут двигаться. Веки склеивают лейкопластырем или удерживают металлическими скобами, чтобы животные не имели возможности моргать (BZ, 19 августа 1976).

При испытании туалетной воды, предназначенной для использования после бритья, морским свинкам выщипывают шерсть. Потом на освобожденное место наносят субстанцию и делают это до тех пор, пока не выявят минимальную дозу, вызывающую раздражение (BZ, 19 августа 1976). И опять ни слова про обезболивание.

"Путь коллагеновой косметики" (Der Weg der Collagen-Kosmetik) - так называется доклад, сделанный берлинским медиком Мартином Клудасом (Martin Kludas) на пресс-конференции 30 июля 1974 года в Кельне, и в нем, среди прочего, говорится, как косметическая индустрия проверяет "разрывную прочность" кожи: через нанесение ран подопытным животным. Силу, требуемую для натяжения и разрыва кожи, по указанию доктора Клудаса, следует измерять при помощи круговидного барабана, который рисует на миллиметровой бумаге линейную диаграмму кожи.

В 1973 году фирма Revlon в США провела так называемые эксперименты на раздражимость кожи с использованием 1500 кроликов. Обезболивания не использовалось, потому что оно предположительно могло исказить результаты. Аналогичные эксперименты в тот же год производились фирмами Avon, Lederle и Westwood Pharmazeuticals. Для этого было использовано около 10000 кроликов - и они тоже обезболивания не получали (Dallas Pratt, там же, с. 38, 39). В ходе критической проверки тех экспериментов Институт Меллона в Питтсбурге установил, что на практике их результаты бессмысленны и в высшей степени противоречивы (Pratt, там же, с. 40).

В 1976 году фирма Revlon открыла в Нью-Йорке крупнейший в мире исследовательский институт по обеспечению качества и безопасности косметических продуктов, несмотря на то, что ее затраты на исследования были значительны. В исследовательском центре Revlon на территории площадью в 20000 квадратных метров работали в общей сложности 575 химиков, фармакологов, бактериологов и дерматологов. Стоимость одного только технического инвентаря составляла 5 миллионов дойчмарок, а на проведение главным образом экспериментов на животных предприятие выделяло 41 миллионов дойчмарок в пересчете на немецкие деньги (Med. Welt-Report, 49/1976).

Хотя с помощью опытов на животных невозможно распознать или спрогнозировать нежелательные побочные эффекты для человека, некоторые фирмы даже заявляют, что только опыты на животных позволяют установить желаемую эффективность. Иными словами, только опыты на животных показывают, действительно ли шампунь от перхоти устраняет перхоть и действительно ли разглаживает кожу крем от морщин. Потому что если бы требовалось приводить доказательства эффективности косметики, то полки аптек, парфюмерных и парикмахерских магазинов опустели бы (Zeit, 21/1977).

Американское Управление по охране окружающей среды представило исследование, посвященное вопросу о том, опасен ли для здоровья отработанный газ дизельного топлива, а если опасен - то каким образом. Исследование дало противоречивый результат: при тестировании на бактериях, которые особенно сильно реагировали на канцерогенные вещества, было установлено, что некоторые составляющие отработанного газа могут привести к органическим изменениям (мутациям). За этими экспериментами последовали опыты на животных. В течение 50 дней разные мелкие животные должны были вдыхать газ в разной дозировке. У подопытных животных не наблюдалось никаких серьезных нарушений здоровья, если не считать некоторых неврологических изменений и повышенной склонности к инфекциям. Подозрение на канцерогенность, возникшее при исследовании на бактериях, не подтвердилось (VWD, 30 июня 1978). Между тем, клинические исследования на человеке показали, что отработанный газ в долгосрочной перспективе может причинить вред здоровью, в том числе вызвать рак легких.

В ФРГ ежегодно более 10 тысяч человек погибают в ДТП. Многие из них становятся жертвами несчастных случаев, когда два автомобиля сталкиваются или автомобиль врезается в стену, дерево или другое твердое препятствие. Характер травм при таких происшествиях давно уже известен. Тем не менее, некоторые производители автомобилей считают необходимым проверять клинические данные через опыты на животных. При так называемом аварийном испытании животных - чаще всего это обезьяны - сажают в автомобили, которые врезаются в стену. Вместе с тем, в подобных экспериментах используют также собак, кошек и кроликов. Чтобы пронаблюдать действие ДТП на плод, в аварийных испытаниях задействуют и беременных самок - как будто беременные женщины никогда не попадали в ДТП.

Чтобы результаты исследования были максимально приближены к реальности, животные никогда не получают полного обезболивания. Им скорее дают только успокоительное средство, которое уменьшает их страх езды на автомобиле и инстинктивный страх смерти. Животных, выживших при аварийных испытаниях, чаще всего убивают. Иногда их оставляют в живых на протяжении нескольких часов, чтобы у них дали о себе знать внутренние повреждения. Животные, не получившие травм, идут на следующий эксперимент. В США аварийные испытания с животными проводят Дженерал Моторс (General Motors), Форд (Ford Motor Company), Национальные институты здравоохранения (National Institutes of Health), Научно-исследовательская лаборатория авиационно-космической медицины (Aerospace Medical Research Laboratories) и разные университеты. Опыты на животных можно заменить обследованием жертв несчастных случаев, муляжами и компьютерными имитациями (Pratt, там же, с. 169, 170).
"Referatedienst der Medizininischen Literatur", изданный бременской фирмой "Kaffee HAG", сообщает об экспериментальных исследованиях, которые были посвящены действию на организм веществ, содержащихся в кофе. В них использовались главным образом мыши, крысы, морские свинки, собаки, кошки, кролики и свиньи. Еще во вступительном слове к сборнику 5 за 1970 год указывается, что количество экспериментов поднялось так значительно, что сделать обзор соответствующих публикаций становится все труднее. Клинические исследования на людях были бы гораздо более рациональны и содержательны, тем более что животные в естественных условиях не пьют кофе, и вред здоровью от веществ, содержащихся в кофе, представляет собой искусственное нарушение. Искусственно созданная картина болезни у животных ни в коей мере не соответствует естественной болезни человека. Именно предрассудки, псевдонаука и эксперименты на животных, не сравнимых с человеком, вновь и вновь вызывают дискуссии о вреде или безвредности кофеина (Südd. Ztg., 30 августа 1978).

Точно так же обстоят дела с предположительной опасностью пива и поваренной соли: в январе 1979 года Немецкий центр исследований рака сообщил, что в пиве найден нитрозамин. Нитрозамин вызывает у лабораторных животных рак - но сами ученые, которые проводили исследования, заявили, что перенос результатов экспериментов на человека "затруднителен". К тому же, подопытным животным вкалывали такие большие количества нитрозамина, которые в нормальных условиях вообще невозможно получить (FAZ, 10 января 1979 года). Чтобы заболеть раком, человеку следовало бы выпивать 20-30 или даже больше литров пива ежедневно (DW, 11 января 1979). Что касается поваренной соли, с ней, по словам Хайнца Лоссе (Heinz Losse), директора поликлиники в Университете Мюнстера, "можно делать все: постоянное потребление ее в больших количествах приводит к сильной гипертонии со смертельным исходом, малые дозы соответственно замедляют кровообращение" (SZ, 26 февраля 1979 года).
Акционерное общество Сименс в Берлине, Институт фармакологии, токсикологии и фармацевтики в ветеринарном институте Ганновера, Институт высоковольтной техники и высоковольтных установок в Техническом Университете Ганновера, Профессиональный союз точной механики и электротехники в Ганновере и федеральное Министерство труда приняли участие в исследовательском проекте, в ходе которого 18 свиньям наносили удары током, а затем животных оживляли. Животные умирали от мерцаний желудочков сердца, и их сразу же реанимировали. В 1970-1975 гг. таким образом было использовано свыше 200 животных. Заявленная цель эксперимента: уменьшение числа смертельных случаев от удара током в индустрии и быту (Hannoversche Allg. Ztg., 28 ноября 1975). Что касается изменения смертности от электротравм после завершения сего исследования, статистики по этому поводу нет. Известно только, что в ФРГ от удара током ежегодно умирает около 300 человек - главным образом по причине небрежности. Вряд ли опыты на животных заставят людей соблюдать большую осторожность.

Большинство экспериментов на живых животных в лучшем случае доказывают, что вред причиняет любое вещество, если его дозировка достаточно велика. В декабре 1977 года американский исследователь рака доктор Джордж Э. Мур (George E. Moore) из больницы общего профиля в Денвере (штат Техас) потребовал запретить производство и распространение монет, потому что они вызывают рак. Доктор Мур пришел к столь невероятному открытию на основании работы с крысами, которым он имплантировал в брюшину пятидесятицентовые монеты - в результате, у животных возникли опухоли. Поскольку, согласно предписаниям Администрации по пищевым продуктам и лекарственным препаратам, людей следует защищать от всех веществ, монеты действительно следовало бы запретить. Но опыты доктора Мура - всего лишь шутка: он хотел продемонстрировать, что рак можно вызвать почти любым веществом, "если выбрать правильный вид и найти подходящий орган" (Welt am Sonntag, 18 декабря 1977 года). И он был прав.

Но федеральное правительство не желает ограничивать или запрещать опыты на животных. Напротив, в скором времени количество опытов на животных значительно возрастет - проект закона о защите от химических веществ предусматривает тестирование на животных почти всех химических веществ. И никто не станет обращать внимание на наши абсолютно недостаточные законы в защиту животных, потому что требуемые ими ограничения минимальны, и никто их не соблюдает уже по этой причине.

Любители созерцать страдания

Радикальное распространение естествознания привело к упадку гуманитарных наук. Естествознание не смогло заполнить этот пробел. Напротив, оно породило ограниченность сознания. Уже социолог Арнольд Гелен (Arnold Gehlen) указывал на то, что всякая односторонняя интеллектуализация порождает все большее огрубление. Архиепископ Мюнхена и Фрайзинга кардинал Ратцингер (Ratzinger) говорил в своей проповеди в канун 1978 года, что "опустошение души имеет для человека более серьезное значение, нежели принимаемое за истинный прогресс наполнение карманов" (DPA, 1 января 1979).

В бреши, созданной механико-материалистической наукой, в качестве замены разрослись идеологии. Естественнонаучная технология своими синтетическими веществами вызвала повреждения и раковые опухоли в материальных и органических сферах, а в духовных сферах она из-за враждебного отношения к эмоциям вызывает увеличение духовного вакуума вкупе с канцерогенным разрастанием жестокости и садизма. Кардинал Ратзингер говорит о "научно спланированном мире", в котором больше нет места для сердца, потому что его нельзя выразить в числах.

Истоки насилия могли лежать уже в механическом экспериментальном подходе к естествознанию, которое отрицает эмоции, сочувствие и проникновение вследствие своей претензии на абсолютность. Огрубление человеческого сознание имеет связь с развитием естественнонаучной медицины, говорит Александр Митшерлих (Alexander Mitscherlich, "Wissenschaft ohne Menschlichkeit", Heidelberg, 1949). Современный позитивистский характер естественнонаучного и медицинского образования содержит в себе указания, связанные со смертью, с экспериментированием, с применением силы, и это особенно проявляется в виде бесчисленных опытов на животных. У студентов незаметно формируется образ мышления с установкой на убийство.

Отрицание эмоций приводит к опустошению чувств именно в медицине, и результатом становится черствость к страданиям других. Часто эта душевная скудность прячется под маской научной объективности. Но пренебрежительное отношение к эмоциям и вытеснение эмоциональности ни в коей мере не дает возможности человеку смотреть на реальность трезво и с позиции разума. Напротив, в случае с ним всегда есть опасность, что не вырванные с корнем чувства и стремления позднее вырвутся наружу и овладеют им. То, что человек в детстве и юности не проработал, позже настигнет его, и он не будет готов к этому - потому что сознает происходящее редко.

Насилие и жестокость по отношению к другим часто бывают следствием того, что индивид или группа отождествляются с определенными целями. Абсолютной целью служит сомнительное "благо человека", и экспериментаторы оправдывают им опыты на животных. Предположительно хорошая цель освящает любые средства, в том числе мучения и смерть. Потому что агрессивное инстинктивное бессознательное (оно) соединяется с требованием идеальных норм (сверх-Я) и образует Я, призванное выступать в роли инстанции здравого смысла. При теоретической рационализации цель, к которой человек стремится, всегда бывает скрыта. А рационализацию можно распознать прежде всего тогда, когда он не может привести обоснованных аргументов: хотя сами экспериментаторы приводят сотни доказательств бесполезности опытов на животных, они все равно отстаивают их необходимость.

Экспериментатор, сам того не осознавая, в ходе жестоких опытов дает волю спящей в нем агрессии и стремлениям. Напротив, нормальный человек лишен возможности беспрепятственно удовлетворять свои влечения - он их терпит. Но разбор этих страданий позволяют ему взрослеть. А экспериментаторы, проводящие жестокие опыты, - это любители созерцать страдания. Потому что они могут смотреть на страдания жертвы и не избавлять жертву от страданий, прекратив эксперименты навсегда. Вместо этого они их продолжают и рассматривают страдания жертвы просто как один из факторов, мешающих проведению опыта. И животным иногда перерезают голосовые связки, чтобы они не могли кричать.

Человек на какое-то время может установить границу силы и обходить ее. Но в течение продолжительного времени быть бесчеловечным - трудно. Таким людям нужно уравновешивание, защита, которая держалась бы на групповом духе и ритуалах.
Они разрабатывают свой собственный язык, который зашифровывает жестокие действия: вряд ли неспециалист может что-то извлечь из таких понятий как декапитация (обезглавливание), спинализация (рассечение нервов) или ЛД-50 (метод вычисления смертельной дозы тестируемой субстанции). Посторонние лица попадают в лабораторию редко, и даже те, кто может инспектировать институт, не обязательно видят все. Мистификация жестоких событий доказывает, что индивидуумы и группы, практикующие насилие, делают все, чтобы не допустить подрывания веры в необходимость их действий.

Как пишет психиатр Фридрих Хакер (Friedrich Hacker) в своей книге "Террор" (Terror, Вена, 1973), насилие ищет и регулярно находит оправдания. Принадлежность к группе защищает индивидуума от конфликтов со своей совестью и обеспечивает ему свободу от вины. Коллективное задание низводит индивидуумов до обезличенных исполнителей приказа с незапятнанной совестью, и их столь же легко заменить, как и их жертв. Насилие требует рациональных оправданий, поскольку с нравственной точки зрения это насилие ничем не может быть оправдано. Именно этим объясняется то, что жестокость часто оказывается спрятана за псевдонаучными доктринами. Последние представляют собой либо намеренное введение общественности в заблуждение, либо являются выражением подсознательного чувства вины.

Экспериментирование на животных подчеркивает только внешний материальный аспект. Экспериментаторы считают, что все измеримо, в том числе душевные и психосоматические причины. Они уверяют, что данный вопрос понимают лишь те, кто ранее сам экспериментировал. В соответствии с данной логикой, судья может выносить приговор убийце только тогда, когда он убивал сам. А полагающие, что только экспериментатор может судить об эксперименте, должны принимать во внимание следующее: экспериментатор получает от эксперимента прибыль.

Как пишет Митшерлих, агрессивные прорывы становятся значительно легче тогда когда производятся коллективно, то есть, когда многие люди одновременно испытывают одно и то же. Неосознанность растет, совесть молчит в зависимости от того, насколько единообразен человек со своим окружением. Размышления, сознательность имеют место на более позднем уровне, по достижении психической зрелости. Большинство людей ее не достигает и не стремится к ней - они остаются детьми ("Kampf um die Errinerung", München, 1975). Чем сомнительнее мотивы, служащие для оправдания жестокости, тем более активны притязания на то, что они имеют положительные намерения.

Психоаналитик Эрих Фромм (Erich Fromm) считает относительно причин насилия, террора и пыток следующее: "Разум опустился до манипулирующего интеллекта, а индивидуализм - до эгоизма. Господство церебрального, манипулирующего мышления развивается параллельно с атрофией чувственного мира. Поскольку о духовной жизни не заботятся, поскольку ее не используют и не дают ей проявляться нормально, она оказывается в упадке либо остается на стадии развития, присущей детям". Согласно Фромму, на последней стадии этой деградации стоит "киберчеловек". Он не может понять интересы, то есть, здравый смысл и чуткость: "У него наблюдается пугающая картина душевной неразвитости" ("Haben oder Sein", Stuttgart, 1976).

Психолог и психоаналитик Юрген фон Шайдт (Jürgen von Scheidt) описывает это в своей книге "Innenweltverschmutzung" (München, 1973) следующим образом: "Продвижение естествознания, которое направлено только на внешний мир, к сожалению, произошло за счет внутреннего мира, и не только его загораживает, но и делает не подвластным науке, дискриминирует и в конце концов изгоняет из области научных интересов… Подробные знания об окружающем мире, получаемые посредством естествознания, не могут заменить в нас личностного опыта психической реальности. Согласно открытиям глубинной психологии, неспособность видеть и оформлять человеческие чувства всегда является признаком непреодолимого агрессивного конфликта, блокирующего чувства".

Эмоционально ущербные ученые продолжают проявлять свои патологические наклонности в негуманных экспериментах и в точно таких же негуманных теориях, не замечая, что тем самым они всего лишь изживают свою ненависть, накопившуюся в детстве. Для таких людей исследования оказываются средством отражения внутреннего хаоса. Эти ученые прямо-таки магически притягивают к себе других людей, имеющих сходные проблемы, и заботятся о том, чтобы их коллеги имели возможность дать волю своей агрессии. Вот почему исходя их практической пользы большинство опытов на животных излишни - они в конечном счёте служат только удовлетворению бессознательных садистских стремлений экспериментаторов.
Невероятно, но эти опыты почти никогда не подвергаются критике. А то, что они проводятся во благо человека, прямо-таки ужасает. Большего абсурда представить невозможно.

Слепота души

Мы уже давно задаётся вопросом о том, как это возможно, что человек сосуществует с животными, наблюдает за ними, производит хирургические вмешательства и даже убивает их - короче говоря, игнорирует их жизненные интересы, не задаваясь при этом вопросами морали. Как мы полагаем, по этому поводу есть что сказать и дать, по меньшей мере, примерную оценку таких личностей.

Опыты на животных могут, помимо прочего, рассказать кое-что и о людях, их выполняющих, а не только об экспериментальной стороне вопроса. В любом случае, здесь следует проводить различие, потому что люди могут быть очень разными. Тем не менее, эксперименты позволяют сделать выводы об интеллекте и душевных качествах экспериментаторов.

Поведение и структура отдельных личностей зависят от их личного развития. Каждый человек находится под воздействием внешних факторов, которые могут привести к невротическим нарушениям. Эту зависимость мы приводили в исследовании "Эксперименты на животных и экспериментаторы", поэтому здесь ограничимся лишь кратким резюме.

Образно выражаясь, невротическое нарушение является шрамом душевной раны, препятствием на пути духовного созревания. Проблема взросления выглядит следующим образом: может ли человек реализоваться в своей человечности (сюда относится также духовное) и добиться того, чтобы жизнь была наполнена смыслом? Или же он перестаёт быть личностью, отказывается от эмоций и стремится только к заменителям ценностей, таким как деньги и слава?

Духовное взросление возможно только тогда, когда человек понимает внутренний конфликт, противоречие между инфантильными (детскими) мечтами и требованиями внешнего мира. Зрелость означает среди прочего и отказ от немедленного и бесцеремонного удовлетворения своих потребностей, от беспрепятственного выпуска агрессии, от эксплуатации других и от того, что подразумевает насилие над другими.

Экспериментатор может без проблем реализовать свои инфантильные желания на животном, потому что оно не в состоянии дать отпор. Экспериментатор ни от чего не отказывается, он чаще всего вообще не ощущает внутреннего конфликта. Пренебрежение к внутреннему конфликту, воплощение в жизнь инфантильных желаний - все это препятствует дальнейшему взрослению.

В детстве каждый человек совершает опыты, которые запечатлеваются у него в памяти, потому что он многое воспринимает бессознательно. Так, из-за неудач и унижений он может идентифицировать себя со слабыми, с беззащитными, с жертвой. Но возможно и обратное: тот, кто в детстве часто испытывал чувство неполноценности, позже пробует взять роль сильного, мучителя, чтобы добиться уравновешивания. Именно обращение с животными особенно четко показывает, кто играет какую роль.

Ребенок не знает чувства стыда, он любопытен, полон активности и хочет добиться своего. Но он не может делать это беспрепятственно - окружающий мир, другие люди ставят ему ограничения. Благодаря взаимодействию с внешним миром, особенно через переработку агрессии (Фрейд назвал это сублимацией) возникают такие качества как сострадание, чуткость и понимание других. Посредством сублимации любопытства и желания показать себя возникает чувство стыда. Если переработка не удается, то может развиться склонность к насилию.

Человек, который имеет хороший контакт с животными и, благодаря свой доброте идентифицирует себя со слабыми, как правило, имеет развитое чувство альтруизма, охватывающее всех живых существ (человека, животных, растения). У него есть сострадание к беспомощным, к жертве, и он может сочувствовать другим. У большинства экспериментаторов сострадания к используемым ими животным нет, другие же вивисекторы его вытесняют. Как правило, экспериментаторы отвергают эмоции.
Кажется, что развитие чувств у экспериментатора нарушено или заторможено, в результате, в эмоциональном плане он застрял на ранней стадии развития, на детском возрасте жестокости. Вряд ли какой-то экспериментатор задастся проблемой этики опытов на животных; для большинства этих людей вопрос этического оправдания их действий не стоит.

Все нарушения духовной жизни, все попытки решить внутренний конфликт, когда происходит опустошение чувств, имеют серьезные последствия для личности. Они ведут к психическому оскудению и сужают личность. Но нереализованные аспекты личности, связанные с вытесненными чувствами, все равно рано или поздно станут заметными и могут в конце концов вызвать длительное напряжение и чувство вины.

Чтобы подготовиться к этому, экспериментаторы вновь и вновь заявляют, что они не мучают животных. Многие из них в качестве внешнего доказательства любви к животным держат домашних питомцев. Тем самым они успокаивают общественность и собственную совесть. У многих экспериментаторов из-за внутренней неустойчивости наблюдается неуверенность, однобокость, эгоцентризм и повышенное тщеславие.

Такие люди через избыточную компенсацию внутреннего напряжения создают идеализированный портрет самих себя, но они не могут соответствовать ему. Поэтому возникает бессознательная ненависть к себе и пренебрежение собой. Экспериментаторы переносят эти отрицательные чувства, не воспринимаемые ими, на других - как раз на животных. Вот и получается, что человек, действительно оказавшийся беспомощным или считающий себя таковым, может мучить других, которые находятся в его власти и еще беспомощнее его. Но по меньшей мере перед лицом смерти беззащитен каждый. Поэтому в каждом запрятана частица садизма, и таким образом, способность быть садистом. А насколько далеко она зайдет, зависит прежде всего от окружения.

Мучения и смерть других - это средство, с помощью которого можно вытеснить собственный страх перед страданиями, болезнями и смертью. Экспериментатор мучает и убивает животных, обрекает их на смерть вместо себя с неосознаваемой целью перенести свой страх смерти на других - поведение, завязанное на магии, оно может вытекать из иррациональной надежды на побег от своей судьбы.

Когда экспериментатор распоряжается жизнью и смертью своих подопытных животных, у него чувство слабости превращается в чувство всевластия. По сути экспериментаторы вовсе не хотят мучить - им просто надо избавиться от агрессии, которую они не могут вывести наружу иным путем. Агрессия оказывается направлена на самых беззащитных субъектов - на животных.

Большинство экспериментаторов считают себя реалистами, многие даже благодетелями, и на основе этого они наделяют себя правом совершать самые жестокие опыты. Как правило, их аргументы настолько искусны, что общественность оказывается введена в заблуждение об истинных мотивах их действий.

Кроме того, из невозможности соответствовать идеализированному портрету развивается чувство безнадежности. Собственные душевные слабости и душевная импотенция пробуждают желание силы - появляется стремление создать этакую альтернативную жизнь. Имя потребности господствовать над другими, низводить их до беспомощных объектов - садизм. Садизм не является определенным видом невроза, это конечная форма любого не разрешенного невроза. Вот почему среди экспериментаторов встречаются почти все структуры психики.

Совершенно очевидно, что у человека, потерявшего надежду, чувство собственного достоинства развиться не может. Ему требуется идентификация с институтом, с властью. Команды в институтах обладают определенной групповой идеологией, и сомневающиеся безо всякой критики подчиняются ей.

Характерной особенностью экспериментаторов является отвержение эмоциональности и идеализация собственных разрушительных действий. Экспериментатор не озадачивается вопросами относительно самого себя и мотивов своих поступков. Идеализация опытов на животных как "необходимых" и "научных" дает ему возможность на законных основаниях в полной мере проявить предосудительные в ином случае импульсы и желание всевластия, чему способствует беззащитность и доверчивость животных. Многие экспериментаторы при общении с людьми кажутся весьма любезными и уравновешенными именно потому, что они могут дать волю чувствам при работе с животными.

На экспериментаторов чаще всего смотрят как на ученых, они без больших усилий могут получить ученую степень, выиграть исследовательские гранты, их честолюбие удовлетворяется быстро - и поэтому из-за отсутствия неудач и разочарований, с которыми обычным гражданам приходится иметь дело и мириться ежедневно, дальнейшего взросления не происходит, они остаются инфантильными.

Для инфантилизма характерен случай, о котором стало известно в 1977 году: ассистенты врача в лаборатории при одной из парижских больниц развлекались тем, что вынимали кошку из клетки и "играли в индейцев" - животное служило мишенью для их скальпеля, они бросали его, как копье. Французский врач доктор Жак М. Кальмар (Jacques M.Kalmar), который сообщил о данном эпизоде, писал по этому поводу: "Страшно подумать, что эти убогие, извращенные люди уполномочены лечить больных". Столь же страшными кажутся случаи, когда молодые ученые изощренно развлекались с животными с пересаженной второй головой.

Преступления против человечества совершают всегда люди с извращенной натурой, но преступниками редко оказываются садисты или маньяки - это такие же люди, как каждый из нас, добропорядочные отцы семейств, которые подчинились общественному делу, заключающемуся в уничтожении, законопослушные, честные, славные граждане, которым бы и во сне не привиделось сойти с пути добродетели. Они мучают и уничтожают в деловой манере, чисто, по поручению, по приказу. Массовое уничтожение - это дело честолюбивых, обязательных, верноподданных и щепетильных обывателей, которые, будучи воспитанными в духе рабского повиновения, действуют без какой-либо критики и фантазии, так как они считают, что ликвидация есть служба народу и стране.

Аппарат уничтожения обслуживается современным человеком из масс, Ханна Аренд (Hannah Arendt) называет его "обывателем". Разделение общественной и личной морали, отказ от личной справедливости не дают преступнику понять предосудительность своих поступков. Чувство гражданской порядочности позволяет ему даже, несмотря на всю разрушительную деятельность, считать себя сострадательным человеком". "Нет ничего труднее необходимости уходить без сострадания, оставаясь холодным и безжалостным по этому поводу", - говорит Хёсс (Höss), комендант лагеря Аушвиц. Аналогично говорит Гиммлер (Himmler): "Это сложнейшее задание (уничтожение жизни) мы выполняли с любовью к людям. И мы тем самым не нанесли ущерба своему внутреннему миру, свой душе, своему характеру" (Heinz Höhne: "Der Orden unter dem Totenkopf", München, 1967).

Подобные люди надевают на себя броню ложного сострадания к самому себе, и они становятся жертвами втирания очков, поистине трагическими личностями. А их оправдание состоит в том, что, в конце концов, кто-то это должен сделать во благо человечества. Аналогичную аргументацию приводят многие экспериментаторы.

Проблемой садизма очень подробно и дифференцированно занимался Эрих Фромм. Он объяснял его тем, что важные потребности человека не нашли удовлетворения, что человек ощущает себя ничтожным и пустым, а самоутверждение находит только в жестокости, во враждебных к жизни пристрастиях. Согласно Фромму, все формы садизма представляют собой в целом "страсть испытывать абсолютную и неограниченную власть над живым существом, будь то животное, ребенок, мужчина или женщина" ("Anatomie der menschlichen Destruktivität", Stuttgart, 1974).

Поскольку садист овладевает другим живым существом, жертва овеществляется, живое существо превращается в предмет. Именно это происходит также с подопытными животными: экспериментаторы часто и охотно говорят о "животном материале". А двое известных в ФРГ ученых зашли еще дальше и озаглавили публикацию следующим образом: "Подопытные животные превращаются в измерительные инструменты".

Садизм это "сердечная импотенция", говорит Фромм (там же, с. 174) и указывает на чувство полной власти, которое собственное "Я" испытывает по отношению к беззащитному существу. Согласно Митшерлиху и Хакеру (Hacker), такое обращение с жертвой всегда рационализируется. Опытам на животных обычно дают положительное и понятное для общественности обоснование (среди прочего - "прогресс медицины"), а истинные причины остаются скрытыми. Хакер называет это "мошенничеством с этикетками" ("Aggressionen", Вена, 1971). Кроме того, здесь добавляется еще и несомненный элемент магии: вера в эффективность и надежность опытов на животных кажется суеверием.

Немаловажен также вывод Фромма, что садистские импульсы можно проявить либо в рамках законности, либо криминальным образом. С психической точки зрения криминальный и "легальный" садисты различаются мало, но последний проявляет себя во всей полноте. На садизм, допускаемый обществом, до сих пор обращают слишком мало внимания, тем более что он замаскирован под "науку", обладает академическим иммунитетом и даже пользуется уважением. Общественность сквозь пальцы смотрит на то, что экспериментаторы представляют собой привилегированную прослойку, которая прославляет и сама практикует насилие.

Взросление человека возможно лишь тогда, когда он признает ответственность перед животными и берет ее на себя. Кроме того, человек должен взять ответственность за свое здоровье и не имеет права довольствоваться обречением на смерть других живых существ вместо себя. Это не имеет никакого отношения к "умилительному очеловечиванию животных", как выразился научный корреспондент Е. Р. Кох (E. R. Koch). Наоборот: мы должны противостоять столь распространенному сегодня в науке, медицине и индустрии очеловечиванию животных, потому что оно не останавливается на животном, а переходит на человека. Странным образом в последнее время считается особым шиком отрицать чувства и выдавать себя за биоробота. Но почему? В конце концов, человек это тоже эмоциональное существо.

Защитников животных вновь и вновь упрекают в "умилительном очеловечивании", их "эмоциональность" высмеивают. Как правило, их идентифицируют со слабаками, с жертвой. Когда животных мучают, он может стать агрессивным - нормальная и понятная реакция. А другие любители животных пытаются защитить их от чересчур агрессивных внешних условий, направляют на них свою любовь, не растраченную на людей, и балуют их. Но это нормальный образ действий, при котором меняются только объекты симпатии - для одних это животные, для других маленькие дети, для некоторых и те, и другие, а еще для кого-то даже растения. Что в этом предосудительного, знают лишь те, кто иронизируют над любовью к животным и тем самым в конце концов только маскируют свою душевную скудность. Ибо любовь к животным и людям отнюдь не взаимоисключающа, напротив: кто плохо относится к животным, тот, как правило, не станет вести себя должным образом и с людьми. Экспериментатор же не имеет истинного понимания мук подопытных животных. Он отрицает эмоции, в противном случае он не стал бы экспериментатором. Он идентифицирует себя со всемогущим, с мучителем.
Политически активные защитники животных, которые, как и все нормальные граждане, вынуждены обуздывать свои агрессивные импульсы, в отличие от экспериментаторов, имеющих возможность проявлять их, порой ведут себя на людях агрессивно и действуют "по-сектантски". Но это не меняет главного факта, заключающегося в том, что их мотивы более гуманные, чем у экспериментаторов. Защитники животных все же хотят спасти жизнь. Это утверждают даже экспериментаторы, но их аргументация разваливается, когда им задают вопрос, а предоставили бы они при необходимости самих себя в качестве экспериментального объекта.

Правда, существуют и такие зоозащитники, которые на самом деле таковыми не являются, поскольку они преследуют здесь свои собственные эгоистические интересы или же выполняют "функцию алиби". К ним относятся, прежде всего, так называемые "уполномоченные по защите животных", которые, в конечном счёте, благословляют любое преступление против животных. Подобные люди действуют и видят мир примерно так же, как экспериментаторы.

Настоящие защитники животных, точно так же как и все прочие нормальные люди, преодолевают свою агрессию непосредственно в процессе межчеловеческих отношений. Это часто приводит к борьбе за власть, определению стратегического курса среди единомышленников и дроблению на множество отдельных, зачастую едва живых групп, которые воюют друг с другом еще более ожесточенно, чем их противники. Кроме того, агрессивные действия многих защитников животных оказываются в большей степени направлены против нарушений за границей, чем против мучений животных, приукрашенных словом "наука", в их собственной стране. Виновата в этом, в том числе, и покорность авторитету и науке, распространённая даже в зоозащитной среде. Вековечная ненависть друг к другу конформистов и нонконформистов проявляется также в поведении сторон "экспериментатор" - "защитник животных". Защитники животных, которые занимают нонконформистскую позицию, чаще всего имеют свое собственное мнение и обладают мужеством, чтобы его отстаивать. Экспериментаторы, конформисты, зачастую не имеют ни мужества, ни своего мнения - у них есть только групповая идеология. Они не размышляют, тем более не задумываются о сомнительных основах науки. Они дистанцируются от того, что делают, а свою совесть передают управляющей организации. Они не берут на себя ответственности. За вред, причиняемый опытами на животных, отвечает государство, пациенты или больничная касса, но не те, кто их проводил.

Если взглянуть на личность экспериментатора, то в глаза вновь и вновь бросается душевная скудность, своего рода душевная слепота. Это пробелы в духовной жизни, и такой человек не чувствует их - по меньшей мере, на уровне сознания. Именно поэтому так много естествоиспытателей смеются над эмоциональностью.

Многие экспериментаторы оказываются способны на самые жестокие опыты именно потому, что они не воспринимают страдания жертвы всерьёз. Разумеется, у экспериментаторов в зависимости от личной биографии и того, как они справляются с конфликтами, фундаментальные структуры бывают разные. По отношению к другим людям они могут быть как дистанцировавшимися и холодными, так и настроенными по-боевому либо же тщеславными. В целом же они подсознательно желают владеть живыми существами и таким образом повысить чувство собственного достоинства.

Садизм - это нарост в эмоциональном вакууме, раковая опухоль души. Нормальные здоровые чувства сменяются чрезмерно разросшимися злокачественными. Подобно тому, как ткань может выродиться в раковую, так же чувства могут превратиться в своего рода душевный рак, в злокачественную агрессию. Фромм различает следующие виды злокачественной агрессии:

1. Простой садизм как триумф над жизнью и смертью беззащитного существа (человек, животное).
2. Садизм человека-некрофила, получающего удовлетворение главным образом от расчленения живого существа.
3. Садизм "кибернетического" человека, для которого все является только материалом или измерительным инструментом. "Киберчеловек" настолько дистанцирован от всего живого, что уже не делает разницы между живым существом и вещью.

Вайценбаум (Weizenbaum) метко называет киберлюдей навязчивыми программистами, компьютерными фетишистами. Точно так же бывают навязчивые экспериментаторы, активисты от вивисекции, они получают радость, делая эксперименты. Для них опыты на животных - самоцель.

Для большинства экспериментаторов характерно убеждение, что только они способны правильно оценить животное и опыт, а у всех других отсутствует понимание темы. Подобные ученые оказываются не в состоянии дать людям чёткие и долгосрочные планы исследования болезни и обеспечения здравоохранения. У них нет теории, относящейся к людям. Они похожи на монахов, которые переписывают религиозные тексты, но при этом остаются неграмотными.

Многие экспериментаторы просто занимаются выяснением того, что другие экспериментаторы сделали не так. Так как подопытные животные порабощены экспериментатором, последний вращается в мире, где все ему подчинено. Экспериментатор бросает вызов не знаниям, а силе. Его успех состоит в том, что он отвоевывает у животных новые знания. Никто не задаёт вопрос об их качестве и смысле.

Поскольку такие одержимые экспериментаторы есть везде, количество используемых подопытных животных возрастает. Одержимый экспериментатор всегда имеет наготове гипотезу, которая объясняет почти все прежние выводы. Но поскольку фантазии о всемогуществе не могут поддерживать себя самостоятельно, их приходится подтверждать с помощью новых и новых исследований. Пробным камнем силы является контроль, поэтому эксперименты на животных повторяются снова и снова. Непоколебимость естественнонаучных убеждений защищают с помощью тех же искусных приёмов, что и систему магических верований, говорит Вайценбаум. Запас научных гипотез практически неистощим.

Экспериментаторы вообще не беспокоятся по поводу большинства обычных заболеваний, а именно - психосоматических и психических, это им непостижимы из-за их душевной скудности. Опыты на животных, в ходе которых якобы исследуются психосоматическое нарушения, бессмысленны и имеют только функцию алиби. Экспериментаторы это техники, позитивисты, не способные понять болезни как жизненные проблемы, так как уже на своих "моделях" они игнорируют все, что не видно извне, и что нельзя измерить в лаборатории. Они неспособны помочь и при чрезвычайно важном решении конфликтных ситуаций, потому что большинство из них по мере возможностей избегают конфликтов.

Чтобы не навлечь на себя потерю спокойной и прибыльной работы, экспериментаторы пользуются мифом об опытах на животных. Сначала они заявляют, как много эксперименты уже сделали. Потом они почти всегда заверяют, что без опытов на животных человечество уже давно бы погибло от болезней. И, наконец, происходит восхваление современных успехов, сделанных якобы через опыты на животных, и, исходя из них, высказываются надежды относительно будущего. Исполненные прямо-таки спасательной верой в эксперименты, вивисекторы, кажется, не боятся делать абсурдно заявление, что заблуждения и ошибки, возникшие в результате них, можно исправить только через другие опыты. Другими словами: дайте нам деньги на еще больше экспериментов.

Единственным указателем действий является инструментальный разум, и поэтому обосновываемые им поступки существуют в этическом вакууме. Победа инструментального рассудка уничтожает проницательность, обесценивает правила поведения и чувство стыда. Незрелых людей склоняют к мысли, что они обрели настоящие умения. Быстрый подъем и колоссальная власть над другими легко приводят к чувству эйфории, что якобы они чего-то достигли, что у них правильная профессия. Но экспериментатор может усовершенствовать свою технику, не исследуя при этом ничего важного и не достигая ничего значимого. Он напоминает людей, которые могут свободно выражаться на иностранном языке, но не способны сказать ничего своего (Joseph Weizenbaum: "Die Mache der Computer und die Ohnmacht der Vernunft", Frankfurt, 1977).

Опыты на животных в образовании меняют личность начинающего врача. Новое поколение медиков утрачивает важные душевные качества, потому что у них возникает духовный вакуум. И последний на подсознательном уровне заполняется менталитетом, имеющим в своей основе уничтожение. Медики, которые получили такое образование, вряд ли способны к истинному взаимодействию врач - пациент, к настоящему выполнению врачебного долга. У них развился своего рода дефект зрения, душевная слепота. А еще они неспособны понимать психосоциальные болезни. Как врач, не понимающий страдания истязаемых животных, может чувствовать внутренние или обусловленные окружением нужды своих пациентов?

Ни один человек не рождается конченым садистом. Насилие и жестокость - это то, чему учатся, и что прививается. Но сигналы, которые говорят о такой тенденции, остаются без внимания. Именно насильники часто говорят, что они получают удовольствие от мучений животных. Когда речь идет о преступлениях против человечества, то внимание, конечно же, уделяется жертвам, и почти никто не обращает внимание на структуру личности и особенности характера преступника. Но поскольку жертвы меняют одна другую, следовало бы озаботиться также поведением и сущностью обвиняемого. Через такое причинно-следственное исследование, возможно, удалось бы обратить вспять рост насилия.

Вещи, которые чувствуют

Экспериментаторы, а также представители ряда индустрии отвечают на все выступления против опытов на животных, что их требует закон, и это отчасти верно - например, того требует закон ФРГ о лекарственных средствах. От защитников животных часто отделываются рекомендацией обратиться к разработчикам закона, которые слишком верят в опыты на животных. Американский фармацевт, директор медицинских исследований в лабораториях Ледерле (Lederle Laboratories) Джеймс Д. Галлахер (James G.Gallagher), заявил еще в 1964 году следующее: "Исследования на животных проводятся не по научным, а по юридическим соображениям. Такие работы часто не имеют никакой прогностической ценности для человека, а это значит, что наши исследования могут оказаться бессмысленными". Многочисленные медицинские судебные процессы подтвердили этот тезис.

Тем временем все более дорогостоящие требования безопасности, подразумевающие использование все большего количества животных и задерживающие работу с людьми, встречают критику не только со стороны ученых (Sestri-Report, сентябрь 1976), но и со стороны некоторых производителей лекарств (MMW 50/1977). Кроме того, упускается возможность устранить сомнительные предписания по безопасности: "Нынешние методы поглощают огромное количество времени, финансов и рабочей силы, но это не приводит к соответствующему росту надежности". Это означает, что даже обширные опыты на животных не способны предотвратить катастрофы, связанные с приемом лекарств. Вместо этого Sestri-Report требует значительно более строгого и всеохватывающего контроля за медикаментами после изъятия их с рынка.

Критика приветствуется, но встаёт вопрос, кто несёт ответственность за закон о медикаментах. Spiegel (23/1975) пишет по этому поводу:
"Правовые нормы, регулирующие изготовление и применение лекарств, имеют настолько явный почерк фармацевтической промышленности, что руководитель главного магазина Ганс-Отто Шелл рад возможности похвалить примерное сотрудничество между фармацевтическим лобби и министерством здравоохранения".

На самом деле производители лекарств с помощью опытов на животных подстраховываются. Если позже препараты окажутся опасными, то производитель может с чистой совестью заверять, что опыты на животных не дали ни малейшего повода для подозрений - и чаще всего это верно, так как люди и животные одинаковым образом реагируют на тестируемую субстанцию лишь в редких случаях. Тем не менее, опыты на животных являются одним из важнейших критериев при допуске нового медикамента.

В марте 1976 года 12 "экспертов" предоставили заключение по вопросу заменимости работы с животными на так называемые альтернативы, и в нем, среди прочего, делалось абсурдное утверждение, что для проверки так называемых альтернативных методов требуются дополнительные эксперименты на животных. Такое заявление может понять лишь тот, кто знает, что пятеро из этих экспертов занимаются экспериментами на животных для фармацевтической индустрии, еще пятеро делают то же самое в университетах, а один из них работает в питомнике по их выращиванию. Только одного эксперта из двенадцати можно отчасти считать нейтральным лицом - он ветеринар в Федеральной службе здравоохранения в Берлине. Поскольку почти все эти эксперты живут и делают деньги на работе с животными, то встаёт вопрос, а не пустили ли здесь козла в огород. Никто не станет рубить сук, на котором сидит.

В аспекте опытов на животных зоозащитное законодательство - это просто фарс, потому что подопытные животные недвусмысленно исключены изо всех постановлений о защите и рассматриваются не как живые существа, а как вещи.

Хотя в тех случаях, когда позвоночным животным причиняются боль, страдания и другой вред (что официально допустимо), экспериментаторов обязывают получать соответствующее разрешение (для прочих экспериментов достаточно только подать уведомление), которое, кроме того, может выдаваться только в том случае, если "будут изложены доводы в пользу того, что требуемых результатов невозможно достичь иными способами" (параграф 8, абзац 4). Но на практике это оказывается чистой формальностью - во всяком случае, мы еще ни разу не слышали, чтобы эксперимент, даже самый бессмысленный, не одобрили. Разрешение дают и в случаях, когда данный эксперимент проводился тысячу раз, а публикации на эту тему способны заполнить целые полки.

Фактически работники государственных ветеринарных служб влияют на экспериментаторов мало. Вряд ли кто-то из служащих способен доказать ученым, что поставленной цели можно достичь не только с помощью опытов на животных. Кроме того, уполномоченные службы сплошь и рядом испытывают нехватку квалифицированного персонала.

Хотя в параграфе 1 закона о защите животных говорится: "Никто не должен причинять животным боль, страдания и другой вред без достаточных оснований", это относится только к возможным мучениям животных со стороны простых граждан - у ученых есть "достаточное основание", оно заключается в том, что "исследования необходимы для профилактики, диагностики и лечения болезней у животных и людей" (параграф 8, пункт 4а) либо в том, что "исследования служат научным целям" (параграф 8, пункт 4b). Авторы законов никогда всерьёз не проверяли, а способствуют ли в принципе всему этому эксперименты на животных, они довольствуются заявлениями экспериментаторов. Точно так же законы о защите животных не содержат ни слова относительно того, что следует понимать под "научными целями" - значит, все.

Одно из противоречий между законом и реальностью имеет место в параграфе 9, пункте 1, где говорится: "Исследования должны быть в необходимой мере ограничены". У контролирующих служб нет никакой возможности проследить за реализацией этого запрета, не говоря уже о том, что понятие "необходимая" никоим образом не определяется и, следовательно, интерпретироваться может как угодно. Потому что при посещениях лабораторий уполномоченные службы проверяют условия содержания животных и уход за ними, иногда - наличие у экспериментатора необходимой квалификации. Но вопросы о том, какие опыты проводить, как часто, на каких животных, с какой целью и какими методами, решает только руководитель исследования.
Наконец, в зоозащитном законодательстве есть еще одно противоречие: с одной стороны, животные в нем рассматриваются как вещь, с другой - в нем четко признается их способность испытывать боль и страдания. До сих пор ответ на вопрос, с каких пор вещи могут чувствовать, лежит на совести законодателей.

Закон о защите животных выглядит таким слабым потому, что в дискуссиях об опытах на животных вновь и вновь обсуждается только один вопрос - полезны ли они для человека или нет. Согласно ему, животные существуют только для того, чтобы их использовали люди. Но животные существуют, прежде всего, ради самих себя, как и всякое другое живое существо. Человек как раз не имеет никакого права использовать их в своих целях. В конце концов, дети тоже не имеют права убивать своих родителей, чтобы получить от них наследство.

Проблема осталась бы даже в том случае, если бы кто-нибудь смог доказать пользу опытов на животных. Ситуация даже ухудшилась бы, потому что человек, который отстаивает опыты на животных из-за их пользы, придерживается убеждения "Цель оправдывает средства". А с помощью него можно оправдать любое преступление против человечества. Несомненно, палач считает полезными пытки, потому что таким образом он получает ценную информацию. Но ни одному разумному человеку оправдание пыток не придет в голову.

Невозможно понять, почему роковой принцип, согласно которому, любая цель оправдывает любые средства, действует именно в случае с животными. То же самое право можно было бы распространить на детей, инвалидов, психически больных или заключённых - на всех, кто не может дать отпор. Если мучить миллионы животных ради пользы человека - это правомерно и дешево, то было бы столь же правомерно и дешево мучить одного человека ради как минимум сотен других - но никто не хочет даже задуматься об этом всерьёз.

Если бы животные могли обороняться, то опытов на них никогда не было бы. И что, в таком случае не было бы медицины и науки? Вряд ли, в конце концов, многие врачи и ученые отвергают опыты на животных. Уже (в XIX веке - прим. переводчика) физиолог и анатом Чарльз Белл четко констатировал ненаучность вивисекции именно потому, что она практикуется не на людях.

Чтобы понять это, нет необходимости быть защитником животных, достаточно простого здравого смысла. Тех медиков, которые отстаивают опыты на животных, спросить, а действительно ли таким образом, мучая других, можно помочь? Что это за благо человечества, в основе которого лежат бесчисленные замученные животные? Может ли это вообще быть благом?

Обращает на себя внимание то, что многие экспериментаторы рассматривают животных как "материал для исследования", "измерительные инструменты". За этим скрывается страшный менталитет: материал для исследования не живет, он не имеет ни прав, ни потребностей, достойных внимания. Невзирая на все предубеждения против такой аналогии, не следует забывать, что в Третьем Рейхе евреи, цыгане и славяне не считались живыми существами, их низводили до "недолюдей" и "экземпляров".
Для животных жестоки все эксперименты, даже если тот или иной опыт кажется еще безобидным. Тот, кто пришел в этот мир, например, кроликом, несомненно, испытывает мучения из-за того, что всю жизнь проводит в клетке и постоянно переносит вмешательства, наносящие вред его физическому и психическому благополучию. Жестокость начинается с одного только заточения в лабораторию.

С одной стороны говорят, что опыты на животных производятся из-за сходства животных с человеком. Если это верно, то почему их проведение допускается, хотя опыты на людях (вроде как) неприемлемы? Если животные так похожи на людей, то почему они не имеют хотя бы равных прав на жизнь и физическую неприкосновенность? С другой стороны, людям вновь и вновь говорят, что нет нужды беспокоиться, что эксперименты безвредны, а животные не страдают. Этому хотелось бы верить, но почему же тогда все эти "безвредные" эксперименты нельзя проводить прямо на людях? И самое главное: почему у экспериментаторов не хватает мужества ставить опыты на самих себе?

До сих пор мы не получили удовлетворительных ответов на все эти вопросы. Большинство экспериментаторов уклоняются от дискуссий, связанных с этикой опытов на животных. Некоторые из них, кому говорить на эту тему пришлось случайно, оправдываются с помощью абсурдного аргумента, что у животных нет ума и сознания, следовательно, человек имеет право их использовать.

Очевидно, люди делают различие между ценной и не ценной жизнью и границу проводят сами. Но наличие у животных культуры и знаний неважно, решающее значение имеет вопрос, могут ли они страдать или нет. А они могут. Одного этого достаточно для запрета всех опытов на животных. Лучше сегодня, чем завтра.

Примечания:

¹ Брокдорф - местечко в Германии, где находится атомная электростанция. После катастрофы в Чернобыле жители Брокдорфа ожесточенно протестовали против строительства атомной станции, но она всё-таки была пущена в эксплуатацию в октябре 1986. Протесты сопровождали проект постройки АЭС с самого начала планирования в 1975 г. Закрытие этой атомной станции планируется в 2021 году, но жители требуют закрыть её немедленно. На электростанции используются топливные элементы, содержащие двуокись урана и смешанное оксидное топливо. Брокдорф в Германии стал нарицательным символом потенциального Чернобыля. - Прим. ред.

Смертельные опыты. Эксперименты на животных и на людях. Герберт Штиллер, Маргот Штиллер, Илья Вайс
© Herbert Stiller, Margot Stiller, Ilja Weiss. Tödliche Tests. Experimente mit Tieren und Menschen. München: Hirthammer, 1979. - 113 S.
© Перевод на русский язык: Анна Кюрегян, Центр защиты прав животных "ВИТА", 2015
Постоянная ссылка: http://vita.org.ru/library/philosophy/todlichtests.htm

Книги по теме:

• ЭКСПЕРИМЕНТЫ НА ЖИВОТНЫХ И ЭКСПЕРИМЕНТАТОРЫ. Герберт Штиллер, Маргот Штиллер / Herbert Stiller, Margot Stiller, Tierversuch und Tierexperimentator
• Большой медицинский обман. Ганса Рюш / Hans Ruesch. Naked Empress, or the Great Medical Fraud
• Убийство невинных. Ганс Рюш / Hans Ruesch. Slaughter of the Innocent
• Тысяча врачей мира против экспериментов на животных. Ганс Рюш / Hans Ruesch. 1000 doctors (and many more) against vivisection
• Жестокий обман. Роберт Шарп / Sharpe R. The Cruel Deception
• Наука проходит испытания. Роберт Шарп / Dr Robert Sharpe. Science on Trial
• Что Вы всегда хотели знать об опытах на животных. Взгляд за кулисы. Корина Герике, доктор ветеринарных наук / Gericke C. Was Sie Schon immer uber Tierversuche wissen wollten. Ein Blick hinter die Kulissen
• Мифы об опытах на животных. Бернхард Рамбек, доктор естествознания / Der Mythos vom Tierversuch, von Dr. Bernhard Rambeck
• Эксперименты на животных и альтернативы

Фильмы по теме:

• Подопытная парадигма
• Гуманное образование в странах СНГ
• Болевой шок. В России запрещён наркоз для животных

Комментарии

Вернуться к началу

Наверх