МИФЫ ОБ ОПЫТАХ НА ЖИВОТНЫХ | Центр защиты прав животных «ВИТА»

Предстоящий текст призван быть не обвинением, а стимулом к тому, чтобы задуматься о бесчеловечной, вредной и устаревшей системе, хотя нам в течение десятилетий вдалбливают мысль о ее полезности. Эта книга в одинаковой мере обращена к врачам, ученым и непрофессионалам. Ради наших собственных интересов мы должны, наконец, начать анализ мифов, лежащих в основе экспериментальной системы. Здесь печь идет уже не только о необходимости жить с неизбежным злом. Экспериментальная система, как и генная инженерия или использование атомного оружия, стала частью системы презрения к жизни и эксплуатации, и с ее помощью мы копаем могилу сами себе. Мы видим много признаков тому, таких как исчезновение лесов, озоновые дыры, парниковый эффект, изменения климата, гибель мирового океана, гибель морских млекопитающих, СПИД, но мы не думаем о причинах и бессильны перед последствиями. У нас появится шанс на выживание только тогда, когда мы научимся понимать последствия и постигать интуитивно вместо того, чтобы сохранять зависимость от рационалистического однопричинного мышления.

Хотя я сомневаюсь, что оно тому обрадуется, но я благодарю Франкфуртское Общество здравоохранения и исследований за стимул заняться этой темой. В мае 1985 года это общество в письменном виде призвало меня, точнее, мое исследовательское учреждение поддерживать их работу через общественную пропаганду опытов на животных. Моя изначальная неуверенность, мой научный опыт, мое ежедневное изучение литературы, а позднее работа в комиссии по защите животных – все это заставило меня критически подойти к мифу, который бездумно принимается не только многими непрофессионалами, но также многими врачами и учеными, хотя он причинил неимоверный вред человечеству и безмерные страдания животным.
Эта книга появилась к десятилетнему юбилею организации «Врачи против опытов на животных». Ее основатель, доктор Герберт Штиллер (1923-1985), ганноверский специалист в области неврологии, психиатрии и психотерапии в самом начале становился объектом высмеивания, когда он публично указывал на то, как страдают от вивисекционной системы люди и животные. Сегодня эта организация вместе с аналогичными объединениями в других странах насчитывает сотни активных участников.

Широкие круги нашего общества исходят из идеи о категорической необходимости опытов на животных. Но вера в их незаменимость базируется не на фактах, а на мифах. Происходит насаживание этих мифов – насаждать их необходимо, потому что в противном случае псевдонаучная система рухнет. Ибо станет ясно, что опыты на животных не только не принесли пользы человечеству, а наоборот, принесли людям и животным колоссальный вред. У мифов нет создателя, нет того человека, кто их рассказал впервые. Миф возникает, сгущается, распространяется среди всех. И среди нас тоже, осознанно или бессознательно. Разумеется, есть круги, которые от этого мифа получают прибыль, и они стремятся его обосновывать, удерживать нас от разбора этих туманных сказок. Но никто не может удержать нас от использования разума и разоблачения вивисекционной системы – жестокой попытки создать здоровье ценой жизни чувствующих живых существ и продавать его ради прибыли и общественного признания. Миф о необходимости опытов на животных проник к нам через промывание мозгов, и для освобождения от него требуются значительные личные и общественные усилия. Остается только вопрос, почему в него смогли поверить.

Мифов об опытах на животных целая сеть, и ниже нам их предстоит рассмотреть.

В каждой дискуссии со сторонниками опытов на животных всегда проходит стереотипное утверждение, что без экспериментов сегодняшних медицинских знаний не существовало бы. Здесь следует задаться двумя вопросами: что вообще представляют собой медицинские знания и что собственно делала медицина до эпохи широкомасштабных экспериментов на животных.
Медицинские знания все в большей мере разделяются на две области: целостно-интуитивные знания и механико-материалистические знания. В первом случае это знания о фундаментальных вопросах и проблемах человеческого существования, здесь речь идет преимущественно о целостных идеях, таких как здоровье, болезнь, излечение, жизнь, смерть, взаимоотношения между телом и душой, рождение, процесс взросления, старение, ощущение болезни, силы самоисцеления и т.д. Об этой стороне медицинских знаний у современной медицины очень мало информации, порой ее вообще нет. В том, что касается исцеления, она отошла от иррациональных методов и отказалась от них даже в языке. Вместо этого современная медицина основывается на знаниях, которые берут начало от естественнонаучного, точнее сказать, материалистическо-механистического подхода. С позиции Декарта организм видится как механизм, часы или биологическая машина, и его составляющие должны функционировать бесперебойно, чтобы механизм как целое не останавливался. Дефективные части или системы удаляются, ремонтируются или заменяются, их обрабатывают хирургическим или химическим путем или трансплантируют. Организм со своими функциями оказывается разделен на отдельные области, и последними занимаются специалисты. Врач все больше становится техническим работником в области здоровья.
Современные биомедицинские исследования создают бесчисленное количество чаще всего не зависимых друг от друга исследований и данных в надежде, что из множества фрагментов мозаики сложится целостная картина. Но обзор теряется, каждый ковыряется в своей предметной области, без общей картины, без панорамного взгляда. Происходит отчаянный поиск моделей функционирующего или уже не функционирующего человеческого организма, прежде всего когда речь идет о психических или психосоматических воздействиях. Имеет место экспериментирование на разных видах животных, создание дефектов, которые вызывают симптомы, сходные с человеческими, но, несмотря на это, борьба с сегодняшними болезнями выглядит все более безнадежной. И получается, что человеческому виду и всей экосфере угрожают глобальные «заболевания», такие как атомное опустошение, собственноручно созданное загрязнение окружающей среды и озоновые дыры.
В противоположность эмпирическому познанию прежних времен, сегодня в так называемых биологических науках речь идеи не о тех знаниях, которые человек смиренно принимает; вместо этого природу подвергают пыткам до тех пор, пока она не выдаст свои предполагаемые тайны. Особенно это касается медицины, базирующейся на экспериментировании с животными. Соответственно, наша современная медицина в значительной степени утратила мудрость. Под мудростью подразумеваются знания в соединении с моралью, а с последней у медицины, ориентированной на опыты с животными, есть особые проблемы, как мы еще увидим. На вивисекции базируются лишь псевдонаучные знания.
Дисциплины с естественнонаучной направленностью, медицина и биология, из-за их полностью вивисекционного идейного содержания, так и остались на уровне Декарта (1596-1650), который описывал животных как визжащие машины – различие в том, что Декарт видел характерные черты человека, а именно, его душу, а сегодняшняя медицина и биология не могут больше иметь дела с такими понятиями и видят человека как нейронное животное, чуть более развитое. В то время, как медики и биологи работали с виталистическими представлениями о жизненных силах и подобными идеями не слишком долго, сегодня такие отличительные особенности человека как самосознание и душа включаются чисто в материалистические рамки (ср. J.P. Changeux: Der neuronale Mensch, Rowohlt, 1984). Примечательно, что эти науки в этом все в большей степени находятся в оппозиции к современной физике, которая начинала чисто материалистически, а сегодня, например, в области квантовой теории, в случае с представлениями, кажущимися эзотерическими или теологическими, она остановилась на том, что в качестве предпосылки существования материи отстаивает независимые феномены сознания.
Из-за тотальной установки на аналогию между людьми и животными медицина теряет мысленный доступ к факторам, которые на протяжении всей истории культуры человечества оказывали наибольшее влияние на болезнь и излечение, а именно, к психическим и духовным явлениям.
То, что мы обозначаем как болезнь, всегда затрагивает всего человека. Нарушены оказываются не только отдельные физиологические процессы, которые можно проанализировать с биохимической точки зрения можно проанализировать и скорректировать химическим путем; неправильно запрограммированы оказываются не только отдельные клетки, которые растут с нарушениями, и рост которых можно затормозить с помощью ингибитора; повреждены оказываются не только органы, которые можно «отремонтировать» хирургическим путем – болезнью отмечен оказывается человек в единстве тела, души и психики. Соответственно, за возникновение, развитие и дальнейшее протекание болезни отвечает не только физическая, но и психико-душевная конституция.
Медицина, которая признает только монокаузально-аналитический подход к объяснению заболеваний, которая видит только экспериментальные (а прежде всего наблюдавшиеся на животных) стороны нарушения, не может получить доступа к целостному пониманию целительных сил и способностей организма к самоисцелению.
С начала вплоть до середины ХХ столетия царила невиданная вера в технику – люди надеялись, что она сможет решить все проблемы человечества. Медицину тоже охватило это ослепление. Болезнь как технически решаемая проблема – эта идея достигла кульминации при пересадке сердец. Но здоровье, болезнь, исцеление есть нечто совсем иное, нежели технически определяемые и поддающиеся анализу состояния или процессы. Здоровье представляет собой динамическое равновесие разных физических и духовных факторов. Это равновесие временно выдерживает самые разные нагрузки, такие как интенсивное физическое напряжение, атаки возбудителей болезней, маленькие травмы кожи, недосып, недостаток энергии, воздействие вредных веществ, таких как алкоголь и никотин, стрессовые факторы, вроде потери дорогого человека. Но когда нагрузка оказывается слишком большой, то поддерживать это динамическое равновесие становится уже невозможно, и человек заболевает. Болезнь это больше, чем просто технически устранимый дефект – равновесие нарушено, и всякое дальнейшее физическое или психическое напряжение отводит все дальше от прежнего стабильного состояния. Излечение – это попытка организма вновь найти динамическое равновесие среди всех новых и старых физических и психических нарушений. Во многих случаях целительных сил организма оказывается достаточно, если их оставить в покое. Часто процесс исцеления можно поддержать, ускорить посредством медикаментов, психологической помощи или ритуалов, в некоторых сложных случаях – посредством удаления или коррекции поврежденного органа, но никто не может добиться излечения в принудительном порядке. Болезнь всегда затрагивает тело и душу, и поэтому попытки вылечить должны иметь психосоматический характер, включать как тело, так и психику. Медицина, которая видит в болезни только химический или хирургический дефект, в которой лечение заключается только в использовании химических веществ, вызывающих у человека и животных сравнимые эффекты на молекулярно-биологические, биохимические и физиологические механизмы тела, не имеет шансов добиться какого-либо прогресса в лечении больных людей. Тем не менее и сегодня есть хорошие врачи, которые действительно могут лечить – но не на основе прогрессов современной вивисекционной медицины, а благодаря тому, что они научились с помощью лечебной страховки поддерживать душу и психику пациента в его целительных силах либо устранять с пути барьеры, препятствующие излечению.
Человеческая душа обладает двумя взаимодополняющими аспектами: рационально-аналитическим и целостно-интуитивным. Современная физика показала нам на примере корпускулярно-волнового дуализма света, что можно давать разные описания одинаковой реальности, и они должны друг друга дополнять, составляя одно целое, хотя для нашего понимания они могут иметь очень разный смысл, порой даже противоположный.
Со времен Декарта рационально-аналитический аспект души все более выходил на первый план в ущерб целостно-интуитивному аспекту. Эксперимент стал пробным камнем для всех теорий и идей. Естественные науки добились неслыханных успехов с помощью причинно-аналитического начала. Появилась возможность анализировать и объяснять массу доселе невиданных явлений в микрокосмосе и макрокосмосе. Самым коротким путем стало перенесение этих методов и на медицину. Через эксперименты на животных начался поиск физиологических механизмов, которые можно изолировать, анализировать и прежде всего сделать измеряемыми. Но из-за причинно-аналитического метода, который сослужил хорошую службу в естествознании, целостно-интуитивные способности человеческой души, во все времена имевшие колоссальное значение для врачебного искусства, оказались отброшены на задний план, ими стали пренебрегать.
Современная физика признала, что ответ природы на эксперимент, например, при исследовании света, всегда получается таким, каков был поставленный вопрос. Квантовая физика показала, что «объективного» эксперимента быть не может. «Наблюдатель» влияет на него уже с помощью своих личных представлений, постановок вопроса и ожидаемого результата. Аналогичным образом при медицинских или биологических исследованиях, проводимых с помощью биохимических или физико-химических методов, соответствующим образом получить только биохимические или физические ответы. При помощи этих методов живое ни в коей мере нельзя изучать или даже понять. Фундаментальные аспекты жизни, такие как сознание, болезнь и излечение, неподвластны аналитическому количественно-измерительному вмешательству или раскрываются частично, но перед рациональным исследовательским духом человека никогда не предстанет вся их реальность.
Физика с помощью принципа неопределенности Гейзенберга поняла, что она по принципиальным, не только по измерительно-техническим соображениям никогда не может одновременно и совершенно точно пронаблюдать, измерить или проанализировать местоположение, импульс или скорость объекта. Чем точнее определен один аспект, тем более неточным будет другой. Аналогичным образом живые биологические системы и их нарушения никогда не будут доступны во всей своей полноте анализирующему наблюдателю. Чем активнее мы пытаемся анализировать жизнь системы, тем больше нам приходится ее разлагать на части и, соответственно, повреждать из-за деструктивного вмешательства. С другой стороны, интуитивное познание раскрыло глубинные истины о сущности жизни, и их, возможно, только позже можно будет понять и оценить рационально-аналитическим путем.
В области медицины и биологии нам нужны научные подходы, которые позволяли бы одновременно включать обе стороны, рационально-аналитическую и целостно-интуитивную. Чрезмерное акцентирование тех аспектов жизни, болезни и излечения, которые с первого взгляда можно реализовать путем экспериментирования, прежде всего экспериментирования на животных, полностью заблокировало путь для истинного развития медицины, и длится это уже много десятилетий.
Но, к счастью, медицина это больше, чем экспериментальная медицина, и мы возвращаемся ко второму вопросу: что, собственно медицина делала до опытов на животных? Основатель классической медицины, Гиппократ (460-375 до н.э.), никогда не проводил опытов на животных, и вместе с тем, он поднял врачебное искусство на высочайший уровень, который н сопоставим даже с днем сегодняшним. Все историки сходятся во мнении, что Гиппократ в V в. до н.э. имел глубокие знания по таким медицинским проблемам как эпидемии, лихорадка, эпилепсия, опухоли и многим другим областям. Особое значение он придавал гигиене и питанию, при необходимости использовал лекарственные травы и проводил хирургические вмешательства. Опыты на животных были не совместимы с его этическими убеждениями.
Клавдий Гален (129-199 н.э.) хоть и проводил эксперименты на животных, но его ценные знания, несомненно, происходили из клинического опыта. Из-за экспериментирования на животных он и последующие врачи стали пренебрежительно относиться к гигиене, то это имело длительные и тяжелые последствия. В древнем Риме практиковалась высокоразвитая хирургия, которая включала в себя удаление миндалин, операции на щитовидной железе, трахеотомию, удаление камней из желчного пузыря и из почек. Знаменитый римский врач Цельс, современник императора Августа описал подобные операции в своей энциклопедии. Римляне понимали значение гигиены, о чем свидетельствуют санитарные сооружения, общественные купальни и акведуки – и в практику вошли операции в асептических условиях.
В последующие столетия эти знания оказались утрачены – в Средневековье гигиенические требования отвергались как отсталое, языческое суеверие. Это имело катастрофические последствия для пациентов, которые сталкивались с операцией или ампутацией. Послеоперационные смертельные инфекции возникали так часто, что приходилось отказываться от всех серьезных вмешательств.
Ценные вклады в медицину, которые были сделаны культурами прошлого, можно в достаточной мере задокументировать: в Вашингтоне (США) есть большое историческое собрание трепанаций черепа (хирургических вскрытий черепа) со всего мира. Тысячи костей черепа с хорошо сросшимися краями из древнего Египта и из земли инков показывают, что в то время в более чем половине случаев пациенты после трепанации черепа проживали много лет. Ни египтяне, ни инки не знали опытов на животных.
Дж. Торвальд в своей книге «Могущество и тайны древних врачей» (Knaur, München/Zürich, 1962) делает обзор медицины прошлого. Он сопоставляет большое количество исторических документов, которые подтверждают огромный объем медицинских знаний в древних Египте, Вавилоне, Индии, Китае, Мексике и Перу. Об опытах на животных не сообщается нигде.
Эффективные обезболивающие и наркотизирующие средства появились не с началом эпохи современной фармакотерапии; во все времена имелось в распоряжении множество анестезирующих или усыпляющих растительных средств. Обзорный труд «Болеутоляющие и наркотизирующие средства до 1600 года – почти неизвестная глава в истории лекарственных препаратов» (R. Schmitz und F.J. Kuhlen, Pharmazie in unserer Zeit 18: 11-19, 1989) указывает на то, что использование наркотических средств для культовых целей, а также дурманящих напитков имело место с древнейших времен почти у всех народов. Уже вавилоняне использовали опиум, мак, плевел, белену и коноплю, в Ветхом и Новом завете неоднократно говорится про наркотизирующие напитки для приговоренных к смерти арестантов, в Одиссее описываются опьяняющие напитки, от которых можно забыть все беды этого мира. Греческие авторы описывали действия и побочные действия пасленовых и белены, а подобные смеси даже использовались как суппозитории. От писателей-классиков и теологов христианской Европы дошло много свидетельств и документов о самых разных наркотиках, начиная от опиума и мандрагоры и кончая беленой. В специализированной литературе Средневековья упоминаются сотни препаратов на основе опиума, белены, мандрагоры, а также лекарства из растений семейства пасленовых. Знания обо всех этих успокоительных веществах и наркотиках основываются на древнем медицинском и культовом опыте – об опытах на животных речь не шла нигде! К началу XVI века использование и назначение наркотических препаратов прекратилось. Предположительно врачи рисковали оказаться слишком близко с ведьмами, их обвиняли в том, что своими колдовскими зельями они могут ввести в транс, чтобы пациент мог участвовать в шабаше ведьм.
Обратимся дальше к европейской истории медицины: хотя в других, например, восточных культурах о циркулирующем кровотоке было известно в течение тысячелетий, англичанин Вильям Гарвей открыл кровообращение только в 1628 году и утверждал, что сделал это с помощью опытов на животных – так как проводил эксперименты с повешенными и другими трупами в обход закона.
Другие важные успехи в истории медицины тоже никак не связаны с опытами на животных. Изобретение микроскопа Антонием ван Левенгуком в XVII веке, открытие Вильямом Витерингом в 1785 году лечебных свойств дигиталиса, использование йода как лечебного средства при зобе и йодной настойки при травмах, использование хинина против малярии, разработка Эдвардом Дженнером первой защиты от оспы в 1796 году – все это никоим образом не зависело от опытов на животных.
На введении вакцинации от оспы надо остановиться подробнее, потому что оно представляет собой пример того, как в прежние века введение новых методов лечения базировалось на наблюдениях за людьми. Английский сельский врач Эдвард Дженнер (1749-1832) исходил из народного знания о том, что работницы скотных дворов, которые один раз переболели коровьей оспой, более не подвержены бубонной чуме и оспе. С помощью систематических исследований ему удалось подтвердить это утверждение. Наконец, в 1796 году он рискнул вакцинировать здорового юношу жидкостью из гнойничка скотницы, заболевшей коровьей оспой, чтобы несколькими неделями позже инфицировать ему оспенный материал. Мальчик не заболел. Эдвард Дженнер нашел первый применимый способ вакцинации от оспы – без опытов на животных, без знания о микроорганизмах и без какой-либо информации об иммунной системе и защите от возбудителей.
Нам вновь и вновь втирают очки, что истинное медицинское искусство началось только с началом химиотерапии сто лет назад, но это неверно. Во все времена были выдающиеся врачи, которые действительно могли исцелять, во все времена были знаменитые академии, где действительно можно было познать врачебное искусство. Разумеется, во все времена были также бездарные врачи и шарлатаны, но разве их нет и сегодня? Столпами классических медицинских знаний были не опыты на животных (хотя они в минимальных количествах проводились еще тысячелетия назад), а наблюдения за здоровыми и больными людьми и животными.
Несомненно, в истории медицины вновь и вновь имеют место периоды регресса, эпохи, в течение которых важный опыт оказывался забыт. Медицина XVIII века работала прежде всего при помощи таких малоприятных методов как кровопускание, медицинские банки, вызывание дефекации и рвоты. При кровопускании пациенты за короткий промежуток времени теряли пол литра крови, для вызывания дефекации чаще всего использовалась каломель, рвоту вызывали рвотным камнем (виннокислой сурьмянокалиевой солью), а при лечении банками на кожу ставили стеклянные сосуды, чтобы накопившаяся кровь впоследствии при надрезе острым ножом могла стекать. Поскольку медицина такого рода причиняла значительный вред и наносила многим пациентам смертельный удар, становится понятно, почему более поздние медицинские системы, пробовавшие работать на рациональной основе, с использованием целенаправленной и специфической терапии, вызывали столько дифирамбов. Прежде всего благодаря сравнению с агрессивными, зато такими бессмысленными методами XVII-XVIII вв. новое врачебное искусство воспринималось с большим облегчением – особенно из-за того, что его разрушающее действие было не столь очевидно либо же проявлялось по прошествии времени.
Наши медицинские знания Нового времени в значительной мере основываются не на опытах с животными либо же они были подтверждены на животных только после.
Первые современные анестетики были открыты случайно. В 1800 году химик сэр Хамфри Дэви открыл оксид азота (веселящий газ), и вскоре его впервые использовал при удалении зубов Хорас Виллс, американский стоматолог. Немецкий аптекарь Фридрих Сертюрнер в 1803 году получил из опиума морфий, в 1846 году в Бостоне пациенту впервые сделали операцию с использованием эфира, а вскоре после этого в Эдинбурге для анестезии применялся наркоз – опытов на животных не было нигде. Наконец, следует упомянуть, что разработчик спинномозговой анестезии, доктор Август Бер в 1899 году сделал это открытие в результате исследований на самом себе – он тогда вколол себе в спинномозговую жидкость 1-процентный раствор кокаина.
Невероятный подъем хирургии во второй половине XIX века тоже никоим образом не связан с опытами на животных, а зиждется прежде всего на возврате к забытым принципам гигиены и введении веселящего газа, морфия, эфира и хлороформа в качестве обезболивающих средств. Разумеется, на животных производили операции и прежде, но вивисекторы не беспокоились ни о причиняемой животным боли, ни об опасности инфекций; столь же убоги были результаты человеческой хирургии. В первой половине XIX века в Париже умирали 59% пациентов с ампутацией, в Англии - 86% женщин с кесаревым сечением. В Вене после родов умирала каждая четвертая женщина от послеродовой лихорадки, не говоря уже о болях и мучениях, которыми сопровождались операции без обезболивания. С 1847 года Игназ Земмелвейс смог, благодаря введению гигиенических мер, соблюдению чистоты, дезинфекции хлором радикально снизить распространенность инфекций среди родильниц, хотя в то время он точно ничего не слышал о бактериальной теории и тем более не прибегал к опытам на животных для подтверждения своего клинического наблюдения. Введение асептики и анестезии во второй половине XIX века дало возможность хирургам за немногие десятилетия разработать хирургические приемы, которые используются и сегодня.
Несомненно, из-за опытов на животных развитие асептических и антисептических условий оказалось заторможено, потому что в случае с животными из-за иной сопротивляемости к микроорганизмам (из-за межвидовых различий) инфекции не развиваются аналогичным образом, если животных вообще выживало после операции. О наркозе и анестезии для животных никто вообще не думал, потому что к их боли и страданиям не относились всерьез.
Наконец, хирургии помогло развитие рентгеновских лучей. Оно тоже никак не связано с опытами на животных.
Впрочем, основоположники современной хирургии были отчаянными противниками вивисекции. В качестве примера мне бы хотелось процитировать английского гинеколога Лоусона Тейта, от которого идут многие важные хирургические приемы оперирования яичников и желчного пузыря, и который в Англии в 1880 году провел первую операцию на слепой кишке. 20 апреля 1882 года он сделал доклад, где требовал отмены вивисекции:
Как метод исследования она постоянно заставляла делать неправильные выводы тех, кто занимался ею, и зафиксировано огромное количество примеров, когда не только животные погибли бесцельно, но и люди пополнили список жертв из-за неверных заключений» (H. Ruesch, Nackte Herrscherin, Hirthammer-Verlag, München, 1984 - Ганс Рюш, «Убийство невинных»).
Историю неврологии тоже создали гениальные ученые, которые никогда не делали опытов на животных. Джон Хьюлингс Джексон (1835-1911), основоположник современной неврологии, разработал свою новаторскую теорию о природе эпилепсии и ее происхождении в мозговых нервных тканях, исключительно основываясь на клинических наблюдениях. Ганс Бергер, разработчик электроэнцефалограммы был потом первым, кто в 1920 году смог подтвердить правильность гипотезы Джексона, что эпилептические припадки являются разрядами серого вещества мозга – и тоже без опытов на животных!
Начало современной фармакологической терапии было заложено не через опыты на животных, а скорее через интуитивное начало, через выделение эффективных принципов лекарственных растений, чтобы с большой осторожностью проверить их на здоровых и больных и исследовать их лечебные возможности у больных. На последующих стадиях пробовали найденные эффективные вещества химическим путем модифицировать, чтобы улучшить их возможности использования при самых разных болезнях. Таким образом узнали о коре хинного дерева, источнике хинина (1820, Пеллетье и Каванту), о медикаменте ацетилсалициловая кислота (аспирин), а об определенных маковых растениях для получения опиума, а затем морфия (Сертюрнер, 1817).
Также началось использование дигиталиса, о котором мы уже говорили. Английский врач Вильям Витеринг (1741-1790) случайно стал свидетелем успешного лечения пациента, страдающего болезнью сердца, с помощью специальной пряной смеси. При анализе ее состава он обратил особое внимание на наперстянку пурпурную (дигиталис), которая уже давно была в употреблении как народное средство. После десяти лет работы с пациентами и сбора на ее основе информации о дигиталисе Витеринг смог в 1785 году опубликовать свой знаменитый доклад, который привел к широкому использованию дигиталиса в лечении сердечных болезней.
Из экстракта красавки, который уже в первой половине XIX века использовался для лечения воспаления радужной оболочки, был изолирован атропин, диагностическое средство в офтальмологии.
В 1831 году в Геттингене из спорыньи, которую еще в XVI веке акушерки использовали как народное средство для облегчения родов, Витгерс изолировал эрготин, смесь алкалоидов, их можно дозировать лучше и точнее, чем саму спорынью.
В XVIII веке врачи при сильных приступах кашля назначали опиум или получаемый из него морфий до тех пор, пока в 1832 году француз Робике не изолировал алкалоид кодеин, более пригодный при мучительном кашле, чем морфий. Позже с помощью химических преобразований его превратили в более сильный и долго действующий паракодеин.
Белена, которая принадлежит к самым старым лекарственным растениям Европы, до первой половины XVIII века использовалась для успокаивания буйных пациентов. В 1833 году из нее выделили гиосциамин или скополамин, который сначала использовался как успокоительное для душевнобольных, а затем стал применяться для достижения легкого наркоза при сильной боли и для введения в наркоз.
В 1840 году в Европу попало большое количество листьев колы, которые разжевывались южноамериканцами для борьбы с голодом и усталостью. Из них в 1860 году аптекарь Альберт Ниманн изолировал алкалоид кокаин. Пробы на вкус показали ему, что язык теряет чувствительность, и так удалось выявить его анестезирующее свойство, которое потом стали широко использовать.
Жженую морскую губку использовали при зобе еще в древности. Женевский врач Коинде обнаружил в ней йод, химический элемент, который незадолго до того был открыт Гаем-Луссаком. В результате в 1820 году Коинде смог использовать йод в форме йодида калия при лечении зоба.
В 1830 году аптекарь Август Альмс изолировал из семени приморской полыни, используемой в народной медицине, средство от аскарид и остриц сантонин, который в течение долгого времени считался лучшим медикаментом от глистов и до сих пор применяется в ветеринарной медицине.
Из мяты, народного лечебного средства в течение получали мятное масло, которое использовалось из-за его освежающего действия. Лейденский профессор химии Глаубиус (1705-1780) смог из этого масла получить «мятную камфору», которая во второй половине XVIII века находила применение как средство от мигрени и зубной боли.
Но есть и много других важных лекарств, которые не сводятся к растительным продуктам и были введены в медицину без каких-либо опытов на животных.
Во второй половине XIX века Рудольф Шретер получил из сланцевого масла, народного средства масло, которое как ихтиол играет большую роль в лечении кожных заболеваний.
«Глауберова соль» (сульфат натрия), которую произвел химик Иоганн Рудольф Глаубер (1604-1670), оказалась превосходным слабительным.
Йодоформ, который был произведен уже в 1822 году французским аптекарем Серулласом, впервые нашел широкое применение в войне 1870-1871 гг. как антисептик и средство для ран.
В 1849 году эльзасский химик Чарльз Жерар впервые произвел ацетанилид, а жаропонижающее действие этого вещества было открыто впоследствии случайно. Он нашел широкое применение как антифебрин.
В 1783 году аптекарь Шееле открыл глицерин, а в первой половине XIX века его стали все чаще использовать в дерматологии как защитное средство для кожи.
В 1828 году Фридрих Вёлер впервые смог изготовить в пробирке мочевину. Это стало вехой также в истории медикаментов, так как оказалась опровергнута точка зрения, что органические соединения могут возникать только под воздействием «жизненной силы». Этот результат, полученный без опытов на животных, представляет собой отправную точку для синтеза самых разных природных веществ, используемых в медикаментозной терапии, и получения постоянных субстанций.
Особая ирония судьбы состоит в том, что множество действительно важных субстанций открыли в ходе исследований на самих себе гомеопаты, столь поносимые многими традиционными врачами, а позже их переняла официальная медицина. Так, Константин Херинг, известный как основоположник американской гомеопатии, в 1857 году ввел нитроглицерин для лечения стенокардии и других болезней сердца. Поскольку в гомеопатических самоисследованиях металлическое золото вызывало ревматические симптомы, гомеопаты его еще задолго до классических медиков стали использовать против артрита.
Только в конце XIX века начался синтез систематических взаимосвязей и исследование их действие на человека и животных. При открытии или разработке новых медикаментов большую роль всегда играли интуиция и так называемая случайность. В главе «Исследование эпилепсии и опыты на животных» мы приведем много документированных примеров тому. В этой связи следует взглянуть и на открытие антибиотика Александром Флемингом (1881-1955). Флеминг, которого часто называют гениальным грязнулей, в 1928 году работал с культурами стафилококков (бактериями) в стеклянной чашке. Когда он вернулся из отпуска, то при уборке ему попала в руки культура, забытая в инкубаторе и, очевидно, заплесневевшая во многих местах. Флеминг хотел сразу же выбросить эту культуру, когда ему бросилось в глаза, что у пятен плесени образовались края без бактерий. Может быть, то было озарение или же гениальность или интуиция – Флеминг осознал, что плесневый гриб, по-видимому, выделял вещество, которое препятствовало росту болезнетворных бактерий. Для этой революционной идеи опыты на животных Флемингу не потребовались. Ирония состоит в том, что впоследствии Флеминг все же экспериментировал на животных: он вводил экстракт гриба здоровым мышам с целью показать, что этот экстракт животным не повредит – и таким образом в значительной мере прекратил работу над вновь открытым пенициллином. Только десять лет спустя (1939-1941) Флори и Чейн занялись изоляцией, очисткой и стабилизацией пенициллина. Еще одна ирония: если бы Флеминг вводил свой экстракт кроликам, то он бы, вероятно, прекратил работу еще быстрее, потому что для кроликов пенициллин гораздо более токсичен, чем для мышей и человека (H. Florey, in Conquest, Jan. 1953, S. 12).
Во второй половине ХХ века все чаще совершались попытки заменить интуицию и роль случая на систематические скрининги, когда самые разные химические соединения проверяются на животных с самыми разными экспериментальными нарушениями или формами болезней; но результаты оказываются «громоздкими»: метод скрининга не обеспечивает истинных прорывов.
А следующий факт надо рассматривать по меньшей мере как иронию судьбы: старые лекарства, которые не были разработаны через опыты на животных, и ряд более поздних медикаментов, созданных с использованием относительно небольшого количества животных, но не проходивших на них токсикологическое исследование, занимают сегодня в фармакопее прочное положение, между тем многие новые лекарства, разработанные через экспериментальный скрининг и проходившие токсикологическую проверку на животных, приходилось изымать из-за их малой эффективности или катастрофических побочных эффектов у человека.
Я попытался на конкретных примерах показать, что наши новые знания тоже в значительной мере базируются не на экспериментировании с животными. Эти и другие примеры приводятся в книгах Ганса Рюша (например, «Убийство невинных»), Эндрю Вейля (Heilung und Selbstheilung, Beltz, 1988), Х.Д.Шварца (Zukunft von gestern, Hrsg. Bundesverband der Pharmazeutischen Industrie, Frankfurt 1988).
Впрочем, утверждение, что медицинские знания якобы основываются на опытах с животными, неправильно уже потому, что существует целый ряд безусловно успешных лечебных систем, никоим образом не связанных с животными.
Традиционная китайская медицина считает, что хи, основополагающая универсальная энергия, в человеческом организме должна находить равновесие. Избыток или недостаток хи ведет к нарушениям в организме и в результате к болезням. Задача медика заключается в том, чтобы влиять на энергетику страдающего органа через массаж, лекарственные травы, диету и акупунктуру. Западная медицина признает эффективность этой системы прежде всего в том, что касается снятия боли, и пробует объяснить действие иголок тем, что в мозгу образуются гомологичные болеутоляющие субстанции (эндогенные опиаты). Китайская медицина, традиционно воздерживающаяся от опытов на животных и вскрытия трупов, располагает лишь одной и несколько экзотической в естественнонаучном понимании моделью, но решающим фактом является то, что она может успешно излечивать болезни.
Практическая медицина других культур, например, индейцев Северной и Южной Америки, тоже не знает опытов на животных. Хинин это экстракт коры, и южноамериканские коренные жители использовали его с древнейших времен как средство от жара, а в XIX веке его, наконец, получила и европейская медицина. Эффективное вещество, салициловая кислота, преобразованная в форму ацетилсалициловой кислоты (известную как аспирин) уже более ста лет занимает прочное место при лечении болезней, которые сопровождаются повышением температуры. Эффективность медицины и лечебного искусства шаманов сегодня признана повсюду, хотя она состоит скорее в убеждающем воздействии на пациентов, нежели в объяснимых механистических приемах. Шаманы посредством галлюциногенных растений, барабанов или танцев приводят сознание в измененное состояние, при котором становятся ясны возможности излечения болезни. Животные играют важную роль помощников в представлениях шаманов, но эксперименты для них немыслимы. Мир идей шаманов кажется нам в высшей степени экзотическим и иррациональным, но вряд ли хоть какой-то этнолог усомнится в эффективности таких «медицинских» мероприятий.
В нашем культурном кругу тоже есть ряд «альтернативных» методов лечения, для которых опыты на животных абсолютно чужды. Мы можем думать о гомеопатии что угодно – ее противники выдают ее успехи за сказки, а приверженцы свидетельствуют о многочисленных, хоть и трудно проверяемых в консервативном научном смысле историях успеха – но решающим остается тот факт, что благодаря ей, многие пациенты чувствуют себя лучше, чем благодаря обычной медицине. Несомненно, научному уму трудно принять закон о лечении подобным, который гласит, что вещество, вызывающее симптомы у здоровых людей, у больных может их ликвидировать вместе с искомой болезнью; или закон о малых дозах, согласно которому, действие медикамента усиливается с уменьшением его количества. Но гомеопатия достигла своего первого большого успеха в первой половине XIX века при борьбе с эпидемиями холеры в Америке и Европе, успеха, который вряд ли можно объяснить массовым внушением. В наше время все больше врачей убеждаются, что гомеопатические средства представляют собой лучший ответ на такие хронические болезни как аллергия, мигрень, заболевания сердечно-сосудистой системы или депрессии, чем все новые и новые препараты, разрабатываемые на животных. Современная медицина пытается отклонить все, что нельзя воспроизвести при работе с животными, но она вынуждена, скрежеща зубами, признать, что есть области, в которые у нее вообще нет входа. Психосоматические взаимодействия остаются ей чуждыми, эффект плацебо она пытается обойти с помощью специальных постановок опыта, она не имеет никаких возможностей его объяснить, кроме как через опять же очень механистические гипотезы о противоболевых субстанциях, выделяющихся в мозгу. Медицина обходит молчанием задокументированные случаи успехов акупунктуры и акупрессуры, которых становится все больше, понятия о целительных силах организма она избегает при помощи идеи о спонтанном излечении. Она не принимает к сведению неограниченные возможности природы и иначе просто не может, потому что тогда ей бы пришлось поставить под вопрос саму себя.
Становится все более ясно: опыты на животных не образуют необходимой базы для медицинских знаний!

К стандартному репертуару сторонников вивисекции относится и утверждение, что борьба с болезнями и связанное с ней повышение продолжительности жизни за последние 100 лет с примерно 45 лет до 70 с лишним лет, якобы имели место, благодаря опытам на животных. Но это заявление неверно! Статистическое повышение продолжительности жизни обусловлено прежде всего спадом инфекционных болезней. Известный британский специалист в области социальной медицины, профессор Маккеон уже много лет назад доказал с помощью обширных исследований, что спад инфекционных заболеваний, а вместе с ними – младенческой и детской смертности связан с улучшением санитарии и гигиены, с более качественным питанием и снижением рождаемости, а не с новыми медикаментами и вакцинами (Значение медицины, Suhrkamp, 1982). Ту же самую картину показывают подробные исследования Г. Бухвальда на тему вакцинирования (Impfen – ja oder nein? Ärztezeitschrift für Naturheilverfahren 11: 841-867, 1987).
Вообще, роль так называемого современного медикаментозного вмешательства в ликвидацию болезней обычно оказывается сильно переоценена. Ее следует разъяснить при помощи статистических исследований, которые были сделаны прежде всего Маккеоном в его труде «Значение медицины», а также при помощи общих рассуждениях о некоторых серьезных болезнях.
Некоторые самые страшные эпидемии, как, например, бубонная чума, выкосившая в XIV веке четверть европейского населения, исчезли сами собой – до сих пор нам точно неизвестно, каким образом. Проказа тоже ушла из Европы без какого-либо особого лечения, после сбора страшной дани с VI по XIII века.
Туберкулез, который в прежние века был одной из главных причин инфекционной смертности, с середины XIX века начал неуклонно снижаться – произошло это задолго до того, как в 1947 году появилось эффективное лечение в форме стрептомицина. Если говорить о снижении смертности от этой болезни, начиная с середины XIX века, то на медикаментозное лечение, в том числе противотуберкулезную вакцину БЦЖ, приходится только доля в 3 процента.
Смертность от бронхита, воспаления легких и гриппа, достигнув максимума на рубеже столетий, потом стала неуклонно падать и снизилась на треть к 1938 году, когда появились сульфамиды и антибиотики. Нет очевидных признаков того, что введение медикаментозной терапии повлияло на дальнейший спад смертности. Данные не свидетельствуют о неэффективности антибиотиков, но показывают, что в неуклонном спаде смертности с начала XX столетия, вопреки обычным утверждениям, ключевая роль медикаментам не принадлежит.
Смертность от дифтерии с 1894 года, когда впервые использовали сыворотку от иммунизированных лошадей, неуклонно спадала. Очевидно, медикаментозное лечение никак не повлияло на падение смертности. Было бы естественным связать спад смертности с использованием антибиотиков, но последующий спад смертности от таких болезней как коклюш и корь при отсутствии профилактических мер или лечения указывает на то, что в случае с дифтерией, возможно, влияние оказали другие факторы.
Смертность от коклюша непрерывно снижается с 1870 года, и воздействие сульфамидов и антибиотиков, начиная с 1938 года, кажется незначительным. Вакцинация (с1952года) была введена тогда, когда смертность уже стала ничтожной.
В случае с корью с 1915 года смертность тоже непрерывно снижалась. Смертность от нее уже была мала, когда в 1935 году для ее лечения был введен сульфамид и стала практически ничтожной, когда в начале 1970-х годов была введена профилактическая вакцинация.
После того, как в 1930-е годы ХХ столетия начало практиковаться лечение холеры, диареи и дизентерии через внутривенные впрыскивания, смертность от этих болезней снизилась на 5 процентов. Маккеон видит основное объяснение спада смертности в том, что уменьшилась опасность инфекций.
Смертность от тифа также стала быстро снижаться в конце XIX века, благодаря улучшению гигиены. Здесь нет влияния никаких специальных медицинских мероприятий. То же самое касается кишечных заболеваний, сопровождающихся лихорадкой, поноса и дизентерии.
Даже распространение сифилиса, завезенного в Европу в XV веке, затормозилось прежде всего не вследствие медицинского вмешательства – болезнь по прошествии веком приняла более мягкую форму. Правда, начиная с 1901 года падение смертности объясняют успешным лечением при помощи сальварсана, а позднее – пенициллина.
Смертность от родильной горячки снижалась с начала ХХ века, и связано это с более редким инфицированием во время родов, благодаря улучшенному родовспоможению, которое берет начало от Земмелвейса.
Основная причина снижения смертности от катара желудка состоит во введении безопасной поставки молока, и это способствовало существенному сокращению младенческой смертности с 1900 года. То же самое касается разных форм туберкулеза – эта болезнь пошла на убыль, благодаря выбраковке коров с туберкулезом и мероприятиям по защите молока, таким как промышленная пастеризация и разлив.
В целом спад инфекционных болезней связан прежде всего с устранением сырости, более эффективным удалением сточных вод, улучшением гигиены пищи, тела, одежды, жилья, более качественным питанием – все это привело к тому, что люди стали реагировать на инфекции иначе.
Маккеон и другие исследователи пришли к выводу, что эффект от современных медицинских вмешательств гораздо меньше, чем обычно считается. В большинстве случаев инфекции отступили до того, как стало возможно эффективное вмешательство.
Соответственно в странах третьего мира высокая младенческая и детская смертность обусловлена социальными проблемами, бедностью, некачественным питанием, а не отсутствием лекарств и вакцин. Организация врачей-сторонников альтернативной медицины “Medico International” (Франкфурт) говорит по поводу этой проблемы следующее: «Для здоровья требуется больше, чем таблетки, шприцы и мази. Медикаменты не могут сделать ничего решающего как в борьбе с раком и сердечно-сосудистыми заболеваниями, так и с «болезнями бедности» в Третьем мире - недостаточным питанием и инфекциями». (Medico Mental, Франкфурт, 1988). Это объединение врачей, которое критично относится к нашей традиционной системе здравоохранения, указывает на то, что обе ключевые проблемы, а именно, заболевания, протекающие с поносом, и инфекции дыхательных путей, можно решить с помощью обеспечения чистой питьевой воды, улучшения санитарных требований, условий жизни, питания. Вот почему как насмешка звучит то, что странам Третьего мира были предложены «фармакологические отбросы» в виде невероятного количества бесполезных или даже опасных лекарств, порой в бессмысленных или нерациональных сочетаниях (подробная информация от “Medico International”, Obermainanlage 7, Франкфурт). И даже Всемирная организация здравоохранения видит положение дел так же. В одном из ее сообщений говорится следующее: «В настоящее время самой эффективной вакциной от большинства кишечных заболеваний, болезней органов дыхания и других распространенных инфекций служит правильное питание». Опыт ВОЗ указывает на то, что контроль за инфекционными заболеваниями через вакцинацию бывает проблематичным тогда, когда население страдает от недостаточного питания. ВОЗ считает, что для базового лечения более чем 95% болезней и симптомов, поддающихся действию медикаментов, достаточно примерно 270 препаратов. В странах Третьего мира главной помощью при диарее и болезнях желудочно-кишечного тракта считаются не медикаменты, а раствор глюкозы (виноградного сахара) и соли. Так что повторим: высокая младенческая и детская смертность связана не с отсутствием лекарств или врачебного контроля, а с такими аспектами как социальные факторы, гигиена и питание.
Что касается ликвидации неинфекционных причин смертности, то наибольшее влияние оказала хирургия – это прежде всего лечение болезней желчного пузыря, грыж с выхождением кишки, перитонита, аппендицита и кишечной непроходимости. Эти операции были разработаны без опытов на животных. К другим неинфекционным причинам смертности, отступившим в наши дни, относятся голод, насилие, а также детская смертность и цирроз печени – в последнем случае спад обусловлен меньшим потреблением алкоголя. Маккеон и другие исследователи не утверждают, что в ХХ веке не было медицинских прорывов. Но они показывают, что самых ярких результатов удалось достичь в случае с менее распространенными болезнями. Примером служит лечение хронической лимфатической анемии и некоторых опухолей у детей через химиотерапию, лечение желез при нарушении работы надпочечников, гипофиза, яичников, щитовидной железы, лечение анемии, повышенного давления, реабилитацию после травм, хирургические операции при болезнях сердца, облегчение болезни предстательной железы и пересадку почек. По поводу этих успехов Маккеон констатирует, что, благодаря многим методам лечения, смерть, прежде наступавшую быстро, удалось скорее отсрочить, чем предотвратить, либо же что лечение приносит лишь смягчение симптомов, но не повышает продолжительности жизни. В целом же в настоящее время болезни, лежащие в основе нельзя, за редким исключением, вылечить.
Если мы посмотрим на сегодняшние болезни цивилизации – на их долю приходится примерно 80% всех случаев смерти – то у нас сложится впечатление, что современная медицина абсолютно неспособна бороться с ними: 54% населения умирают от хронических сердечно-сосудистых заболеваний, 24% - от рака, и заболеваемость одним только раком кожи за последние 10 лет (книга издана в 1996 году – прим. переводчика) удвоилась. Примерно трети людей старше 70 лет угрожает болезнь Альцгеймера, которая выливается в полный душевный распад.
Современное медикаментозное лечение практически неспособно повлиять на эти болезни. Спустя десятилетия после введения первого эффективного средства против рака, циклофосфамида, в некоторой мере излечим лишь процент всех случаев рака, да и то с серьезнейшими побочными эффектами. Если число смертей от сердечно-сосудистых заболеваний постепенно стабилизируется или даже снижается (как в США), то это связано с влиянием отказа от курения и пищевых привычек, а не с введением новых лекарств.
Соотношение цитостатических средств и препаратов от рака показывает важный факт: экстраполяция (приблизительный подсчет общего результата на основе частичных данных) начальных медицинских успехов прошлых времен в будущее это бессмыслица. Только исследование истинных причин наших массовых болезней может повлиять на них в будущем. Впрочем, при рассмотрении главных причин смерти современных людей все равно создается впечатление, что медицина играет лишь очень второстепенную роль, ведь она не может повлиять на смертность вследствие курения, алкоголя, неправильного питания на Западе и от войн, голода и социальных проблем в странах Третьего мира.
Наконец, нам не следует забывать: многое из того, что нам преподносилось как удача современной медицины, впоследствии оказывалось вредным или как минимум очень проблематичным. Талидомид (контерган) расхваливался как совершенно безобидное снотворное, а потом привел к страшной катастрофе. Разработку антибиотиков, то есть, субстанций, пресекающих инфекцию, преподносили как победу над инфекционными заболеваниями. Но это была пиррова победа. Сегодня большинство возбудителей обрели устойчивость к традиционным антибиотикам, испытанный пенициллин можно использовать в редчайших случаях, и нерешаемая проблема устойчивости заставляет фармацевтическую индустрию разрабатывать все новые и новые антибиотики. Антибиотик хлорамфеникол, который изначально восхваляли, не только вызывает изменения в крови – появились серьезные подозрения, что он является причиной лейкемии у детей. В качестве примеров других несчастий достаточно назвать зависимость от психотропных препаратов, повреждение почек болеутоляющими препаратами, неврологические нарушения, такие как подострая миелооптическая нейропатия , вызванная противодиарейным средством.
Есть несколько видов рака, которые сегодня можно затормозить, а может быть, даже полностью вылечить посредством целенаправленной химиотерапии и облучения. Так, острая лимфатическая лейкемия у детей считается козырем научных исследований. Но чаще всего никто не касается вопросов о значительном удельном весе рецидива и о вызываемых в ходе лечения долгосрочных нарушениях, таких как замедление роста, повышенный риск инфекций из-за подавления иммунной системы и прежде всего серьезное нарушение интеллекта, снижение обучаемости из-за облучения черепа вкупе с неврологическими повреждениями. Непрофессионалам также чаще всего ничего неизвестно о том, что как противораковые лекарства, например, циклофосфамид, так и лучевая терапия сами же вызывают рак.
В случае с другим козырем науки, трансплантационной хирургией, не только упускается из виду то, что здесь речь может идти в лучшем случае об очень дорогих передовых технологиях, применимых лишь в редких случаях, но и об огромных долгосрочных рисках. Медикаментозное подавление реакции отторжения (иммуносупрессия) приводит к повышенному риску рака после трансплантации (Die Neue Ärztliche, 4 октября 1988). У многих пациентов после трансплантации наблюдаются неврологические осложнения в форме приступов, инфарктов, галлюцинаций, коматозных состояний, гемиплегии и психозов. На это указывают многие американские ученые в разных исследованиях, которые были опубликованы в журнале Neurologie Clinics (6: 261-278, 305-325, 327-348, 349-365, 1988). Когда происходит восхваление чудес трансплантационной хирургии, то об этих проблемах вообще не упоминают.
Миф о повышении продолжительности жизни благодаря опытам на животных, тоже несостоятелен. Не говоря уже о том, что это ненаучно, нечестно и неприемлемо - доказывать их необходимость через примеры из прошлого, когда опыты на животных привели к разработке какого-то медикамента или приема. Разумеется, приводятся всегда положительные примеры. О тех случаях, когда при экспериментировании на животных результаты для человека оказывались бессмысленными, предпочитают умалчивать.
Теперь обратимся к мифу 3.

Подострая миелооптическая нейропатия. Картина этой болезни сходна с рассеянным склерозом. Ее связывают с оксихинолином, который содержится во многих противодиарейных лекарствах.